– Наверное, с того дня, как ты один уехал в Омаху.
– Я всего лишь поехал домой на Рождество.
– Неправда, – едва слышно прошептала Джорджи.
Она слышала, как Нил щелкнул зубами.
– Да. Неправда, – признался он.
Джорджи молчала.
Он тоже молчал.
– Я с тобой не расставался, – наконец сказал Нил. – И ты это знаешь. Ведь знаешь?
– Знаю. Но в наших отношениях появилась трещина.
– Мы ее заделаем, – с угрюмой решимостью произнес он.
– Как?
– Джорджи, откуда в тебе столько безнадеги? В прошлый раз мы с тобой замечательно поговорили.
– Опять неправда! В наш прошлый разговор ты на меня рассердился из-за Сета.
Она зажала язык между зубами. Ей хотелось откусить свой дурацкий язык.
– Рассердился, потому что он у тебя опять стоит на первом месте.
– Не выдумывай, – сказала Джорджи. – Я его не звала. Сам появился и разбудил меня.
– Но почему-то он не стал ждать внизу, пока ты выйдешь. Побежал к тебе в комнату. Фактически в твою спальню.
– Да.
– Мне ненавистно это слышать, – зарычал Нил. – До жути ненавистно.
– Нил, я знаю.
– И это все, что ты можешь мне сказать? Только «я знаю»?
– Нил, говорю тебе: я никогда не зову Сета к себе. Но иногда он приезжает сам. Ты не хочешь, чтобы я выбирала между вами. Ты мне сам это говорил. Помнишь?
– Да. И ты сказала, что выбрала бы меня.
– Могу повторить: я бы выбрала тебя. Уже выбрала.
Нил сопел в трубку. Джорджи ждала.
– Почему мы ссоримся? – спросил он. – Ты решила наказать меня за то, что я тебе не позвонил?
– Нет.
– Тогда почему мы ссоримся?
Почему они ссорились? Они не должны были ссориться. Наверное, Джорджи сейчас должна была бы словесно обхаживать его, убеждая простить ее. Делать все, чтобы он любил ее и завтра обязательно поехал бы сюда… делать ей предложение.
– Потому что… потому что я так хочу! – вдруг выпалила Джорджа.
– Как ты сказала?
– Я хочу правды. Я хочу, чтобы мы один раз обсудили все, что нам мешает, и больше уже не ссорились бы! Понимаешь?
Джорджи поймала себя на том, что кричит в трубку.
– Сомневаюсь, что такое возможно, – ответил Нил.
Чувствовалось, он начинает злиться.
– Я так больше не могу! Я не могу постоянно ссориться с тобой из-за одних и тех же причин. И не ссориться из-за них я тоже не могу. Мне надоело делать вид, будто ты не сердит на меня, будто все идет распрекрасно. Надоело говорить этим идиотским бодреньким голоском, зная, что ты тихо меня ненавидишь.
– Джорджи… – Ее слова удивили и задели Нила. – У меня нет к тебе ненависти.
– Есть. А если нет, появится. Тебе ненавистно то, что я делаю с твоей жизнью. Это равнозначно ненависти ко мне. Вот так. Еще хуже, если из-за меня ты возненавидишь собственную жизнь.
– О чем ты? Я не чувствую ненависти к своей жизни.
– Почувствуешь.
– Это угроза?
Джорджи подавила подступающие слезы:
– Нет. Обещание.
– Что за…
Он умолк. Джорджи ждала, что он сейчас выругается. До сих пор она не слышала от Нила ни одного бранного слова.
– Что сегодня с тобой? – вместо ругани спросил Нил.
– Я хочу покончить со всем этим!
– С чем? С нашими отношениями?
– Нет! – крикнула она. – Возможно. Я хочу высказать все жуткие вещи, которые крутятся у меня в мозгу. Нил, я не хочу разными уловками заманивать тебя к себе. Не хочу говорить: «Все у нас будет замечательно», когда я знаю, что это не так.
– Ты несешь какую-то бессмыслицу.
– Пойми, ничего замечательного у нас не будет, если ты вернешься в Лос-Анджелес, если простишь меня, если будешь себя убеждать, что привык к этому. К Сету, к жизни в Лос-Анджелесе, к моей работе… Нет, Нил. Ты никогда к этому не привыкнешь. Ты начнешь винить меня во всем, что тебе не удалось сделать. Ты возненавидишь меня за то, что я удерживаю тебя здесь.
– Перестань говорить, что я тебя ненавижу, – холодно сказал Нил. – Больше не произноси этого слова.
– Это твое слово, Нил. Не мое.
– Джорджи, чего ты добиваешься?
– Я уже сказала: не хочу заманивать тебя.
– Почему ты постоянно говоришь об этом?
– Потому что во мне нет цельности. Часть меня хочет тебя заманивать. Часть меня согласна говорить любые слова, только бы убедиться, что ты по-прежнему хочешь быть со мной. Эта часть готова тебе пообещать, что все будет по-другому. Лучше, чем было. Что я стану отзывчивее, более способной к компромиссам. Но я не стану такой. Нет, Нил. Такой мне не стать. И потому другая часть меня говорит, что не хочет тебя заманивать. Ничего в наших отношениях не изменится.
Нил молчал.
Джорджи представила, как он стоит на их кухне, упершись взглядом в мойку. Представила лежащим рядом с ней, но смотрящим в стену. Представила, как он уезжает от нее, ни разу не оглянувшись.
– Все меняется. – Он заговорил раньше, чем она ожидала. – Хотим мы того или нет. Джорджи, ты что же, не хочешь ради меня стать лучше? – Он не дал ей времени на ответ. – А я хочу стать лучше ради тебя. Я обещаю тебе стать лучше.
– Я тебе такого обещать не могу, – сказала Джорджи.
Она не могла давать обещания от имени той Джорджи, зная, что в свои двадцать два года она бы их не сдержала.
– Ты говоришь так, будто и не хочешь.
– Нет. Я…
– Ты даже не можешь обещать мне, что постараешься, начиная с этого момента? Что попытаешься больше думать о моих чувствах?
Джорджи наматывала телефонный провод себе на пальцы, сжимая их, пока те не побелели.
– Начиная с этого момента?
– Да.
Она не могла давать обещаний от имени себя двадцатидвухлетней. А от себя тридцатисемилетней? От имени той, что сейчас говорила с Нилом и до сих пор не хотела отпускать его.
– Я… думаю, это я могу тебе обещать.
– Я не прошу у тебя каких-то неисполнимых обещаний, – сказал Нил. – Не надо обещать мне, что теперь все у нас пойдет как в сказке. Просто обещай, что ты постараешься. Обещай подумать, каково мне узнавать, что у тебя в комнате Сет. Обещай подумать и о том, каково мне будет дожидаться тебя с работы. Просто попробуй вообразить себя на моем месте. На том сборище, где я чувствовал себя совершенно лишним. Я знаю, что и сам вел себя там как последний придурок. Джорджи, я постараюсь больше не быть таким придурком. А ты постараешься со своей стороны?
