Итак, к одиннадцати часам все угомонились, и Нина, лежа на своей полке, прислушивалась к посапыванию, которое доносилось снизу. Ее желудок уже начал предательски урчать от голода, а язык присох к небу от жажды. Ко всему прочему в купе было очень душно, и Нина стянула с себя парик, под которым ее собственные волосы слиплись от пота. Девушка осторожно опустила голову и посмотрела на нижние полки. Женщины спали, во всяком случае, глаза были закрыты у обеих. Она посмотрела на Николая. Тот лежал, отвернувшись лицом к стенке.
– Эй, ты спишь? – тихонько спросила Нина.
Она хотела взять у него денег, чтобы спокойно пойти и поужинать в вагоне-ресторане. Потом так же тихонечко вернуться обратно и спокойно уснуть. На ее вопрос не последовало ответа, и она, чертыхнувшись, потянулась, чтобы дернуть за простыню, которой был накрыт мужчина. Нина схватила краешек простыни и потянула на себя. В это время поезд дернуло так сильно, что она чуть не свалилась со своей полки. Простыню Нина, естественно, не отпустила, шарахнулась к своей стене, чтобы не упасть, и потянула ее за собой. Один конец простынки был у нее в руке, а другой сполз вниз, прямо на лицо спящей Марии. Та подскочила как ужаленная.
– А? Что? Что это? – ошарашенно спрашивала она, стараясь стянуть со своей головы простыню, но только еще больше запутываясь. – В чем дело? Что за дурацкие шутки? – взвизгнула женщина, окончательно закрутившись в материю.
Нина спустила голову вниз и пробовала распутать девушку, дергая простыню на себя. Наконец ей это удалось, ткань оказалась у нее в руках полностью, и перед ее глазами появилось покрасневшее, испуганное лицо Марии. Та подняла на них глаза и заорала так, что Николай буквально свалился со своей полки. Тетушка Софико вскочила и начала шарить по столику, чтобы найти свои очки, а в дверь забарабанила проводница, крича:
– Откройте немедленно! Что у вас там случилось?
Мария открывала и закрывала рот, показывая рукой на верхнюю полку, а потом, когда Нинина голова вынырнула оттуда уже снова в парике, в очках и с перевязанной щекой, девушка благополучно свалилась в обморок.
Николай открыл дверь, когда проводница уже решила применить свой служебный ключ.
– В чем дело? Что у вас за вопли доносятся из купе? Весь вагон уже спит! Безобразие какое! – грозно выпятив вперед свою грудь восьмого размера, оглушительно орала проводница.
То, что она сама может перебудить своим громоподобным контральто не только вагон, а весь состав полностью, ее ничуть не смущало.
Николай с восхищением смотрел на два «мамаевых кургана», которые заняли почти половину купе, при том, что сама хозяйка сего украшения еще стояла в коридоре.
– Извините, у нас здесь женщина, кажется, в обморок упала, – вставил наконец свое слово писатель. – Я думаю, что ей приснился какой-то кошмар. У вас не найдется в аптечке немного нашатырного спирта?
– У нас аптечки отродясь не было! – гаркнула проводница. – Нашатырь, счас гляну, кажись, где-то валялся. Во какой пассажир пошел нежный, охренеть от таких можно, от снов чувства теряют, – покачала она головой, закатывая глаза под лоб, и потопала в свое служебное купе, располагавшееся совсем рядом, через дверь.
Тетя Софико тем временем суетилась над Марией.
– О господи, да что же это! Машенька, очнись деточка, что с тобой? – похлопывая девушку по щекам, причитала женщина.
Наконец Мария открыла глаза и затравленно осмотрелась по сторонам. Прямо перед ней сидела ее мать, а напротив – Нина. Мария испуганно вскинула глаза и посмотрела на девушку.
– Машенька, что с тобой? – спросила ее мать. – Тебе что, приснился кошмар?
Девушка наконец поняла, что это был всего лишь сон, и облегченно вздохнула:
– Ой, мама, мне и вправду приснился кошмар. Я видела во сне Нину, нашу соседку, которая утонула! И ты представляешь, она хотела завернуть меня в свой белый саван и утащить с собой!
– Свят, свят, – перекрестилась тетка Софико. – Не приведи господь! Надеюсь, ей не удалось тебя утащить? Очень плохо, когда такое снится.
– Нет, я каким-то образом вырвалась, а она таким злым-презлым взглядом на меня посмотрела! А какая же она страшная стала после того, как утонула, – тараща глаза и перейдя на зловещий шепот, рассказывала Мария.
«Почему это я страшная? И почему это я злыми глазами смотрела? Нормальными глазами я на нее смотрела», – подумала про себя Нина и, обидевшись на Марию, снова полезла на свою верхнюю полку.
До Николая, кажется, дошло, что здесь случилось на самом деле, как только он увидел свою простыню, валявшуюся на полу. Он быстро ее поднял, забросил к себе на полку и посмотрел на Нину таким взглядом, что та даже съежилась. Он подошел вплотную к полке, где она лежала, и, облокотившись, тихо спросил:
– Твоих рук дело?
– Я что, нарочно, что ли? – зашипела девушка. – Я хотела тебя разбудить, чтобы денег взять для ресторана. Я уже с голоду умираю, – продолжала шипеть она. – А поезд, как нарочно, закачало, ну, вот я и….
– А зачем парик сняла? – перебил ее мужчина.
– Так жарко же, – повысила Нина голос, но тут же опомнилась и снова зашептала: – Попробуй сам его поноси в такую жару, я посмотрю на тебя тогда!
– За что боролась, на то и напоролась, и нечего здесь виноватых искать, – процедил сквозь зубы Николай.
Он хотел сказать что-то еще, но в это время вернулась проводница.
– Вот, нашла пузырек, немного нашатыря вроде еще есть, – сказала она Николаю и протянула склянку.
– Спасибо, кажется, все обошлось. Девушке действительно приснился страшный сон. Извините, что потревожили вас, – расшаркался перед женщиной писатель. – Я вам буду очень признателен, если вы принесете стаканчик чая, ну и еще что-нибудь поесть, если у вас есть, конечно. У моей сестры сильно зуб болел, а сейчас вроде утих немного. Вот пока не болит, ей нужно быстро перекусить, – улыбался Николай как можно шире.
– Счас гляну, титан вроде горячий еще, – пробурчала проводница. – У меня бутерброды есть, с ветчинкой, – тут же улыбнулась она, как только Николай сунул ей в ладонь две сторублевые купюры.
Писатель присел на одну из нижних полок, которые превратились на ночь в постель, и обратился к тетушке Софико:
– А про какую соседку вы сейчас говорили? Нина, кажется? Она что же, в самом деле утонула?
– Ой, и не спрашивайте, – махнула женщина рукой. – Я до сих пор не могу в себя прийти. Так жалко ее, так жалко, словами и не передать! Не девушка была, а золото. Надо же, беда какая! Десять лет назад Гургена посадили, там и умер, бедолага. А какой был мужчина, ох, какой был мужчина! – закачала тетушка Софико головой. – С ним никто равняться не мог. Косая сажень в плечах, рост под два метра – красавец, одним словом.
– А кто такой Гурген? – спросил Николай, изображая большую заинтересованность.
– Гурген – это сам хозяин, отец Юрия, Ниночкин дед, значит, – начала объяснять женщина. – Говорю же, десять лет назад его посадили в тюрьму, он там и умер. Говорили, вроде от сердечного приступа, только не верится мне, он всегда отличался завидным здоровьем. Царство ему небесное и земля пухом, хороший был человек. С моим мужем они дружили, хоть и старше его Гурген был. Через четыре года после этого Юрий, сын Гургена, семью свою собрал и уехал в Москву. А пять лет назад вместе с женой своей погиб в машине. Молния, говорят, ударила, и обоих убило. А вот неделю назад и Ниночка в море утонула. Я ведь ее с детства помню. Не могу поверить, что нет ее. Представляете, вся семья вот так и погибла, – развела женщина руками. – И врагу такой судьбы не пожелаю! У нас с Марией уже билеты были в Москву, к сестре своей еду. Болеет она, не могу не поехать. Никита, муж Нины, сказал, что панихиду будет в Москве заказывать, как раз на девятый день. Тело-то не нашли, и похороны, естественно, не устроишь. Кого хоронить-то? А вот панихиду отслужить – это дело святое. Вроде бы Никита завтра на самолете в Москву улетает. Решил до последнего здесь быть, вдруг, говорит, тело найдут. Только вряд ли, – горько вздохнула тетушка Софико. – В тот день, когда Ниночка утонула, шторм был. Тело ее наверняка в море унесло. А на панихиду мы с Марией обязательно пойдем, там, в Москве. Тем более дочке моей такой страшный сон приснился, свят, свят, – размашисто перекрестилась женщина. – Поминанья просит Ниночка, – снова вздохнула она и утерла слезы, вновь полившиеся по ее щекам.
