– Это бабушкино. – Соня выхватила крест у него из рук прежде, чем он достал его из пакетика, и сунула в карман джинсов. – Спасибо, что помог!
– Этот крест – ценность! Антиквариат! Век восемнадцатый? – Вик ее не слышал.
– Не знаю. Может, и более старинный! А тебе-то что?
– У меня папа коллекционирует редкие вещи. Изучает их историю, определяет возраст. Представь, если этот крест – настоящая ценность? Он сможет его купить. Дорого! И на эти деньги ты приобретешь себе квартиру! Как тебе такая перспектива?
– Не знаю… – Соня снова достала семейный амулет, повертела его, разглядывая. Скорее всего, сплав серебра и золота. А на обратной стороне стоит какой-то значок, буквы и корона. А может, действительно стоит его продать? Пусть не квартиру, но прожить безбедно какое-то время она сможет, а пока наладит свою карьеру в клубе. – Можно и показать. Мне он как-то неважен. Лежит и лежит уже несколько лет. Даже не надевала ни разу!
– Вот и подумай, оставлять его себе или нет. Так как? Договорились? – Вик подошел, протянул ей тетрадь и платок. Помедлил и, наклонившись, неловко поцеловал Соню в щеку. – Ложись спать! А я поговорю с отцом и зайду к тебе вечером. Сотовый у тебя есть?
Соня помотала головой.
– Откуда?
– Значит, вечером идем покупать тебе телефон, а потом по ситуации. Ок?
– О-а-а-а-о-ок! – пропела Соня, совместив ответ и зевоту. Закрыв за Виком дверь, она легла на кровать поверх покрывала и долго рассматривала крестик. Красивый. Массивный. Перед тем как сунуть его под подушку, она вдруг кожей почувствовала чей-то взгляд. Словно за ней кто-то наблюдал…
– Бред какой-то! – Громко выпалила она, скорее для того, чтобы разогнать это гнетущее неуютное чувство настороженности. А может, все дело в камерах? Вахтерша же предупреждала? Или…
К чему вело это «или», Соня недодумала, провалившись в глубокий сон.
Глава 5
Софья сидела на лавочке в беседке, что находилась за домом, с какой-то похоронной тоской глядя на почти полысевшие деревья, которые высились небольшой рощицей сразу за поместьем. Конечно, если бы Илья Николаевич был дома, она бы и носу не посмела высунуть на улицу. Он пытался прививать ей ответственность за хозяйство, уча управляться со служанками, только Софье даже мысль не шла о хозяйстве. Она уже две недели изнывала от тоски по Дмитрию, который с самой свадьбы если и заговаривал с ней, то только для того, чтобы в присутствии брата обсудить погоду и самочувствие. Словно она такая припадочная, что от дождя впадает в меланхолию, от солнечных дней страдает мигренью, а от снегопада и вовсе становится буйной.
А еще было до слез обидно, что он словно забыл, что Софья вообще есть в этом мире, и уже неделю не появлялся в усадьбе. Спросить у мужа, где же заплутал его брат, она не смела. Приходилось ждать и верить, что именно сегодня наступит тот самый счастливый день…
Заметив кружившийся у крыши беседки огненно-рыжий листок, Софья протянула руку и улыбнулась, когда ветер, играя, бросил свой подарок прямо в ладошку. Значит, все будет хорошо. Маменька называла такие подарочки дарами счастья. Неужели ее счастье все же найдет дорогу к ней?
После того как она стала женщиной – любимой и любящей, ей остро, до боли в груди, с каждым днем все больше хотелось этого самого счастья.
Ночи с мужем, которые были довольно редки, не доставляли ей радости. Она терпела, сломанной куклой лежа на богатой кровати, пока ее престарелый муж пытался изобразить животную страсть. Видимо, он чувствовал это, и с каждым днем его утехи становились все жестче, холоднее по отношению к ней. И пусть! Не нужна ей его нежность. Уж лучше испытывать ненависть, чем жалость. Любви к нему Софья не испытала бы никогда! Она это знала…
Ветер донес стук ворот и незнакомые голоса, среди которых ей послышался знакомый, родной! От этого голоса у Софьи затряслись руки, а колени сделались ватными. Дмитрий! И Ильи дома нет! Он поехал в город. Софья сама слышала, как Илья говорил старой ведьме, которая ее чуть не утопила в кадушке в день свадьбы, о том, что поедет по делам. И наказал, что, если не вернется до полуночи, та может смело запирать все ворота и двери.
Ей, своей жене, он не сказал ни словечка, но Софья этому была даже рада. Не пришлось выслушивать его оправдания. Все ложь! Однажды она услышала, как шепчутся служанки о том, что хозяина в городе ждут партнеры по картам, а еще лучшие шлюхи, с которыми он развлекается, когда остается в городе. Вот и пусть едет к своим шлюхам. Пусть хоть жить там останется! Ей все равно…
Поднявшись, она руками пригладила на голове выбившиеся из косы локоны, покусала губы, пощипала щеки и, перекинув длинную косу через плечо, пошла туда, откуда ветер доносил голоса.
Вот только возле ворот Дмитрия уже не было. Как и в доме. Обойдя все пристройки, даже заглянув на конюшню, Софья приуныла. Наверное, ветер да растревожившееся сердце сыграли с ней злую шутку, подарив мираж – голос любимого. Смахнув невольные слезы, она направилась в сад и, едва шагнув за калитку, едва не налетела на Дмитрия.
– Ах! Батюшки! – вырвалось у нее. И тут же не смогла сдержать счастливую улыбку. – Как же я рада вас видеть… Я думала, что ваш голос мне почудился…
– Я искал вас… Софья Алексеевна! – Вот только Дмитрий был мрачнее тучи. Оглядел ее с ног до головы и пошел в глубь сада, где, словно спасаясь от осени и холодного ветра за высоким забором усадьбы, деревца еще сохранили зелень лета в листве, а беседка была по-прежнему густо увита плющом, не пропускавшим в густую тень ни блика солнечного света. – Пойдемте… Нам надо поговорить.
Он шагнул в тень беседки, дождался, когда Софья проследует за ним, и вдруг страстно сжал в объятиях ее податливое тело, сводя с ума жадными поцелуями.
– Софьюшка, любушка! Прости, что так долго не приходил! – шептал он в перерывах между поцелуями. – То, что мы совершили, – грешно! Предал я брата и не могу рисковать тобой, выдав свои чувства перед ним. Вот ежели он сам от тебя откажется да отправит к прислуге жить, тогда смогу словечко замолвить! Забрать тебя! А пока нам дадены лишь минутки, секундочки сладкие, когда его рядом нет.
– Любимый мой! Родной! Никого ты не предавал! А был бы твой брат поумнее, женил бы тебя на мне! Ваша фамилия в любом случае получила бы мой титул! И то, что ты не заступился за меня, не противился его воле – вот твой грех! Ты не его, ты меня предал! – Она отпрянула от него, глядя, словно на чужого, и вдруг принялась расстегивать, закатывать рукава, показывая Дмитрию синяки, уродливыми кляксами застывшие на ее белой коже. – Вот! Вот она – его нежность, его ласка! Ты в этом виноват! Ты сказал мне в карете, в день моей свадьбы, что все будет хорошо! Да только ничего по-твоему не вышло!
– Софья! Софьюшка! Любимая, желанная! – Дмитрий кинулся к ней, покрывая такими страстными поцелуями ее руки, ее шею, оголившуюся грудь, что Софья тут же простила его, отдаваясь безумным ласкам прямо в беседке. Не увидят. В саду теперь никого не бывает. А если и увидят, пусть! Быстрее закончится это безумие, названное браком!
