– Аннет?! Позвольте вам не поверить!
– Разумеется! Разумеется, вы мне не поверите! Вы поверите бог знает кому! Этой голопятой дуре, перемазанной красками и грязью, которая уже второй месяц морочит вам голову! Из-за неё вы забыли даже о своих обязанностях хозяина дома! Вся дворня носится по окрестностям в поисках вас, а вы!..
– Зачем же вы, Александрин, приняли на себя обязанности дворни? – непринуждённо спросил Сергей. Он улыбался, но в его синих глазах блестела злая искра. – Посмотрите, во что превратился ваш туалет! Фу, все кружева перепачканы… Куда вас понесло вниз по косогору? Здесь ходить надо умеючи…
– Вы нарочно злите меня! Нарочно издеваетесь надо мной! – Из глаз Александрин брызнули слёзы. – Я помогала княгине вас искать, сбилась с ног, а вы…
– Думаю, вы сбили не ноги, а колени, – холодно заметил Сергей. – Ползая по кустам и подслушивая то, к чему не имеете никакого касания. Право, уж и не знаю, как вам объяснить, что не стоит совать свой чрезмерно длинный нос в чужие дела. Ей-богу, только одно меня радует в моём завтрашнем отъезде, – что ваша унылая физиономия больше не будет отравлять мне существование. Надеюсь, вы знаете, как вернуться отсюда в Бобовины? Как раз успеете к третьей фигуре мазурки! И будете иметь в вашем грязном платье бешеный успех!
– Как вы смеете… – ахнула Александрин, но Сергей уже не слушал её: ему на глаза попался узел, забытый Варей под старой елью.
– Варвара Трофимовна забыла свои грибы, я должен ей их отвезти! А вы возвращайтесь в имение! – Сергей подхватил узел и взлетел в седло. Глядя сверху вниз на растерянную кузину, с насмешкой посоветовал: – Держите прямо отсюда на колокольню церкви – и через час как раз будете на месте! Все будут счастливы вас вновь узреть! Я уверен, никто здесь ничего подобного не видал с февраля, когда на селе сжигали чучело Масленицы! Произведёте фурор, Александрин! Н-ну, Рогдай, пошёл!
Застоявшийся конь ударил копытами – и взял с места в галоп. Вихрем взметнулись палые листья, всадник пронёсся по косогору и исчез из виду. Александрин осталась одна. Испуганно осмотревшись, она шарахнулась в сторону от метнувшейся по стволу белки, едва удержалась на ногах, кинула взгляд на перепачканное платье, на измазанные до самого локтя перчатки… и расплакалась, зло и бессильно.
* * *
Раннее утро тронуло сукно письменного стола блёклым светом. Сидящая за столом Вера вяло провела пальцами по размытой полоске, но голова немедленно отозвалась болью, и княгиня, застонав, схватилась пальцами за виски. «Скажите на милость, что хорошего люди находят в праздниках?!» За прошедшую ночь Вера не уснула ни на минуту, голова гудела от голосов, шума, смеха, музыки, треска фейерверков и воплей Александрин. О, Александрин…
Вчера в сумерках, когда бал уже гремел вовсю и готовились пускать фейерверк, к Вере подбежала запыхавшаяся Аннет и испуганным шёпотом сообщила, что Александрин лежит у неё в комнате с истерическим припадком.
– Боже, что на этот раз?!
– Понятия не имею! И платье у неё в ужасном виде! Маменька, право, лучше бы вам к ней подняться! А я постараюсь занять гостей.
– Вы очень благоразумны, спасибо, – искренне поблагодарила девочку Вера и, изо всех сил сохраняя на губах уверенную улыбку хозяйки дома, поспешила в верхние комнаты.
Аннет оказалась права: истерика была в самом разгаре. Зарёванная Александрин валялась поперёк огромной кровати, вокруг бегали две дворовые девки с водой и с солями, а горничная, оглядываясь на дверь, испуганно уговаривала:
– Барышня, да за ради Святой Пятницы, не голосите во всю мочь, гости услышат! И с чего ж это вас опять развезло-то? Гапка, Гапка, да ты водой на них брызни! Дура, тебе брызнуть велено было, а не поливать, как на пожаре! Ну вот, сейчас выть… Барыня! Миленькая! Ну, слава господу, пришли! Вы погляньте, что снова деется!
– Вижу, – устало сказала Вера. – Спасибо, Домна. Ступай прочь, я как-нибудь сама.
– Вода, барыня, есть, цельное ведро приволокли… Коль надо будет, покличьте! – Домна, подталкивая впереди себя встрёпанных девок, ретировалась из комнаты. Вера заперла дверь изнутри, встала рядом с кроватью и сказала:
– Извольте замолчать, дитя моё, или я вылью на вас всё это ведро!
Голос её был негромким и спокойным, но Александрин немедленно умолкла и принялась трагически всхлипывать.
– Прекрасно, а теперь объясните, что случилось и почему ваше платье так испорчено.
Объяснения посыпались горохом, перемежаясь рыданиями. Уяснив, в чём дело, Вера поняла, что любые её слова и объяснения будут восприняты в штыки. Дождавшись паузы между всхлипами, она сухо сказала:
– В доме полно гостей, Александрин, и бал давно идёт. Вы можете переодеться, умыться и спуститься танцевать. Или же валяться здесь и жалеть себя до завтра – как вам будет угодно. Но прошу вас не завывать, как солдатская жёнка! Вас могут услышать и подумать, что вы подвержены припадкам! В подобном случае мне будет тяжело устроить ваше будущее. И потрудитесь вспомнить, что вы обещали вальс и котильон господину Самойленко, он уже дважды спрашивал о вас.
Это была ложь: Самойленко в это время весело кружил в вальсе смеющуюся Аннет. Но расчёт оказался верным: через полчаса Александрин, кое-как умытая и напудренная по уши, уже сидела в большой зале в ожидании котильона. Разумеется, Самойленко и думать забыл, что приглашал кузину именинницы на танец. Но Аннет в довольно свирепой форме напомнила ему об этом, пригрозив, что если подвиг не будет совершён, она, Аннет, не сядет рядом с ним в коляску во время прогулки. Шантаж удался вполне, и котильон состоялся. Вера, танцующая в паре с полковником Команским, то и дело встревоженно искала глазами Александрин. Но вместо этого, как назло, натыкалась на Сергея, который не танцевал, а сидел у пианино в окружении девиц, рассказывая им что-то забавное.
…«И ведь невозможно его ни за что ругать! – думала Вера, выходя из дома в серое осеннее утро. – Серёжа молод, искренне влюблён в Варю Зосимову, сочувствовать и понимать других ещё не умеет… Возможно, и не научится никогда, мужчинам это плохо удаётся. Глупо требовать от него снисхождения к Александрин. К тому же она действительно несносна в своих капризах… И, к сожалению, глупа. А с этим уж ничего не поделаешь. Но как же, право, всё это устроить?.. Серёжа уезжает завтра в полк… возможно, и к лучшему. Александрин перестанет требовать его внимания. Успокоится… да и Самойленко не так уж плох! Что ему пользы дожидаться Аннет, которая ещё ребёнок? Да я бы и не отдала за него никогда, что это за партия для неё? Кабы она влюблена была, а то ведь только забавляется с ним… Мастерски, надо сказать, забавляется для четырнадцати лет! Слава богу, что девочке повезло с мозгами. А вот Александрин пора пристраивать, пока она сдуру не наглоталась мышьяку – просто чтоб показать всем, как глубоко страдает… И кто будет виноват? Я! Ох, ну как бы пристроить её замуж? Многих женщин это основательно приводит в чувство, и истерики заканчиваются сами собой…»
Размышляя, Вера прошла через пустынный парк, миновала клумбу с роскошно цветущими георгинами и последними, алыми, болезненно яркими розами. Бронзовый дубовый лист мелькнул в воздухе прямо перед глазами Веры, вертясь, опустился в середину унизанной росой паутины. Серебристая сеточка угрожающе дрогнула, выскочил паук и озабоченно забегал вокруг листа. Но Вера не видела его суеты: она шла дальше – через облетевшую дубовую аллею, через старую, заплетённую увядшим хмелем калитку – в поля.
