– Не успел, – соврал Никита, глядя через стол на резкое, чётко очерченное, почти некрасивое лицо нежданной гостьи. Мадемуазель Остужина ни капли не была похожа на отца. В её тёмных, чуть раскосых глазах, выступающих скулах, грубоватом подбородке отчётливо проступало что-то татарское. Волосы тёмно-пепельные, гладкие, были стянуты в узел на затылке, возле губ пролегла короткая, неожиданная для молодой девушки морщинка. «Ногайская принцесса» – почему-то пришло в голову Закатову, и он чудом удержался от улыбки. Простое чёрное платье Остужиной, очевидно, было пошито в девичьей или собственными руками и ничем не украшено. На руках её не было перчаток, и Закатов увидел, что руки эти – тоже некрасивы, слишком широки в запястье, а на тыльной стороне левой ладони красуется длинное красное пятно.
Как ни старался Никита рассматривать гостью осторожно, Остужина заметила его взгляд.
– Это я давеча приложилась утюгом, – без капли смущения пояснила она, приближая пятно к свету свечи. – Наша Власьевна уже еле видит. Если бы я не выхватила у неё этот несчастный утюг, она бы и скатерть прожгла, и пол-имения бы спалила.
– Помилуйте, мадемуазель Остужина, вы вовсе не обязаны…
– Да знаю, знаю, что не обязана, – голос её был таким же резким, как весь облик ногайской княжны. – Я и к вам в дом совершенно по-хамски вломилась среди ночи… но тут уж ничего не поделать. Папенька, кроме меня, всё равно никого не послушает, а мучить вас его обществом до утра…
Закатов невольно содрогнулся, представив себе такую перспективу. Смущённо поглядел на Остужину – и, увидев на её лице кривую улыбку, понял, что она догадалась о его мыслях.
– Не беспокойтесь, я сейчас его заберу и постараюсь сделать так, чтобы он более вас не отягощал.
– Поверьте, я ничуть не…
– Да оставьте вы, ради бога! – отмахнулась Остужина. Подошла к столу (на Закатова пахнуло сушёной мятой и кислыми щами), решительно встряхнула за плечи обмякшего отца и сквозь зубы сказала несколько тихих слов. Сказанного Закатов не услышал, но по татарскому лицу Остужиной скользнула такая неприкрытая ненависть, что у него по спине пробежали мурашки. Отставной майор, не поднимая глаз, поднялся и, как кукла, позволил завернуть себя в потёртый заячий тулупчик. После чего дочь решительно вывела его в сени и приказала Кузьме:
– Любезный, грузи папеньку в дрожки! Там мой Ермолай примет…
– Вы поедете одна, в такой час? – осторожно спросил Закатов, поглядывая в открытую дверь на занесённый снегом двор.
– Отчего ж одна? Со мной Ермолай, да и ехать недалеко – всего шесть вёрст, до Требинки. Если пожелаете – заглядывайте в гости, но сразу предупреждаю – у нас скучно. Папеньку вы сегодня уже наблюдали, так что сами должны понимать…
– Вы живёте с папенькой?
Остужина улыбнулась, и горькая морщинка у её губ обозначилась ещё сильнее. Больше Закатов не пытался завести светскую беседу и молча проводил девушку за ворота, где Кузьма, Авдеич и взъерошенный Ермолай сообща грузили в дрожки не подающего признаков жизни майора. Снег валил уже сплошной стеной. Глядя на летящие хлопья, Закатов мельком подумал, что так, пожалуй, за два дня установится санный путь. Лица девушки, стоящей рядом с ним, почти не было видно; только чёрные, чуть раскосые глаза слегка поблёскивали из-под низко надвинутого капора.
– Кстати, Никита Владимирович, по поводу пустоши, – вдруг сказала Остужина. – Я вам, упаси бог, ничего не навязываю, но если вы вздумаете её купить – я вам только в ноги поклонюсь. Нам она совершенно не нужна. Мы даже коров на неё не можем гонять, потому что там слева – заливной луг Браницких, а справа – река и ваши поля, мы непременно потраву сделаем. А если она будет ваша, то вам в том прямая выгода, потому что земля хорошая и несколько лет уже под паром. Подумайте, я много не возьму. Сколько ни дадите – всё лучше, чем папенька её проиграет в конце концов.
– Разве это вам решать? – прямо спросил Закатов, удивившись решительности её тона.
– Разумеется, – Остужина мельком обернулась на дрожки, из которых доносился булькающий храп. – Вы полагаете, папенька в состоянии что-либо решать?
– Но по закону…
– Будет так, как я сказала, – заверила Остужина. – Что ж… ещё раз прошу меня извинить. Всего наилучшего вам.
Она протянула было руку – но, спохватившись, что на ней нет перчатки, неловко отдёрнула её. Огромный Ермолай, обойдя дрожки, подсадил свою барышню, вскочил на передок и встряхнул вожжи.
– До свидания, мосье Закатов! Подумайте о пустоши! Вам это прямой профит! – в последний раз донёсся до Закатова резкий девичий голос, – и экипаж скрылся в снежной пелене. Никита постоял немного, глядя вслед. Затем пожал плечами, повернулся и пошёл к воротам.
* * *
Идею с пустошью горячо одобрил Прокоп Силин.
– Покупай, барин! Право слово, покупай, самый навар тебе окажется! Больших денег госпожа Остужина не запросит, потому, кроме тебя, всё равно покупать пустошь эту некому. А им от неё толку никакого… Деньги-то ещё остались у тебя?
– Деньги, Прокоп, остались, это не беда… Но вот захочет ли господин Остужин продать?
– Там всё барышня решает! – заверил Силин. – Они, изволь понимать, с самого ейного младенчества вдвоём с батюшкой живут. Сестрица у ней ещё была, да померла давно. А батюшка-то не вовсе в рассудке, вы и сами видали… Так что и хозяйством, и землёй барышня Анастасия Дмитриевна распоряжаются. И бумаги все она же подписывает.
– Но как же это возможно? Ведь по закону хозяин всему её батюшка?
– Батюшка её слушается. Ей только сказать, что плюнет на него да к тётке в Смоленск переедет – он и подпишет всё, что требуется. Потому боится, что без барышни его мужики сразу же зарежут.
Никакой логики в этих умозаключениях Никита не увидел, пожал плечами и решил всё же съездить к Остужиным. Пресловутую пустошь он уже видел, она действительно клином вдавалась в его поля. Желание мадемуазель Остужиной избавиться от этого никчёмного для неё клочка земли было вполне понятно.
– К тому ж, если вздумаешь лошадей разводить, всё едино лишняя полоса под овёс не помешает. А там место самое лучшее! – продолжал убеждать Силин. – Вместе с собственной землицей запашешь под озимь, в нонешний год-то уж запоздали, так хоть на будущий…
– Прокоп, ты меня замучил, право, с конским заводом! – отмахнулся Закатов. – С каких барышей его заводить? У нас дай бог если через три года хоть какой-то прибыток появится да мужики кой-как встанут на ноги! Лучше вечером зайди ко мне, потолкуем насчёт Рассохина, кому там корова требовалась…
– Фроловым да Аникиным, я вам вечером всё в лучшем виде доложу! А ты, барин, к Остужиным бы съездил! – упрямо гнул своё Прокоп, уже выходя за порог. – Вот прямо сейчас да поезжай, пока дождя нет и дорога хорошая! Убудет от тебя разве? А вечером мне и расскажешь, чем дело кончилось!
Закатов тяжело вздохнул и пообещал поехать к соседям немедленно.
