– А я и не намерен. Я хотел лишь сказать, что понимаю ваше положение… И хотел бы его в меру своих сил облегчить.
– Андрей Львович, – с глубоким вздохом сказала Вера. – Возможно, я действительно мало смыслю в хозяйстве и без вашей помощи попросту пропала бы. Вы в самом деле много делаете для меня и детей. Я не устаю благодарить вас за это. Положение моё сейчас не из лёгких, не спорю. Но я и не рассчитывала никогда на лёгкую жизнь. И, выходя замуж за Станислава Георгиевича, никаких иллюзий себе не строила. Так что и сейчас, я думаю, мне нет нужды сломя голову выскакивать замуж, дабы наладить своё счастье. Люди всему учатся, выучусь и я понемногу. В следующем году, бог даст, будет уже получше, и…
– Вера Николаевна, я всегда восхищался вашей волей и вашим характером. – Команский встал и снова начал ходить по веранде, не глядя на Веру. – И я убеждён, что вы в самом деле превосходно со всем справитесь. Но так ли уж это необходимо – биться всю жизнь как рыба об лёд ради чужих детей, напрочь забыв о своих удовольствиях, о своих радостях? Вы ведь совсем молоды! Вы умны, с вами интересно беседовать – в отличие от всех знакомых мне дам. Вы много читали, и я был просто счастлив обнаружить в нашей глуши достойного собеседника. Вы обладаете здравым мышлением, не заражённым чрезмерной чувствительностью. Так подумайте! Выйдя за меня, вы сбросите с плеч тяжесть хозяйства – непомерную для женщины! Вы сможете заняться тем, что вам нравится. Сможете читать, сможете общаться с привычным вам кругом людей – я ведь не собираюсь держать вас в деревне зимой и летом! У меня в Петербурге достаточно знакомых, многие из них – интересные люди. Вы беспокоитесь о будущем Аннет – что ж. Её можно будет отправить учиться музыке в Италию. Я уверен, она будет в восторге. Кроме того, Аннет знает меня с детства. Вряд ли ей будет противно ваше новое замужество. Кроме того – неужели вам никогда не хотелось завести собственных детей?
Вера вспыхнула, ничего не ответив. Помедлив, сдержанно спросила:
– Андрей Львович, для чего МНЕ нужно новое замужество, я, кажется, уже уяснила. Но к чему это ВАМ, простите, пока не поняла.
– Вера Николаевна! – Команский остановился, растерянно взглянул на неё. – Я обидел вас? Право, я вовсе не хотел…
– Я уверена, что не хотели. Но объясните, в чём цель вашего предложения? Вы много лет живёте один и, кажется, до сих пор превосходно справлялись. К чему вам молодая супруга? В жизни не поверю, что вы жертвуете своей свободой и спокойной жизнью ради того, чтобы спасти меня от тягот хозяйствования! К чему вы собираетесь повесить меня с детьми себе на шею?
Команский расхохотался:
– Право, пани Вера, вы великолепны! Ваше здравомыслие ещё лучше, чем я полагал! Кто бы мог подумать, в ваши-то годы… Ну, а если я скажу, что люблю вас, вы мне не поверите?
– Не поверю.
– Гм-м… А почему, собственно? – пожал плечами Команский. Весёлые огоньки в его глазах окончательно сбили Веру с толку. – А если б я рухнул на колени и завыл, что часу без вас не проживу и в случае вашего отказа немедля застрелюсь в сенном сарае – тогда бы помогло? Могу попробовать, если желаете!
– Не стоит, – мрачно сказала Вера. – Шутовство в духе пана Самойленко вам не к лицу.
– Ах, так он и вас уже замучил?! А я-то думал, его пламенное сердце отдано мадемуазель Аннет…
Вера не выдержала и рассмеялась. Улыбнулся и Команский.
– Ну, вот и слава богу… Кстати, я действительно люблю вас… Насколько к этому способен. Но для вас, думаю, сей факт столь малозначащ, что не стоит останавливать на нём внимание. Вам нужны причины, побудившие меня сделать вам предложение? Отвечу так: мне очень хочется каждый день иметь вас перед глазами. Говорить с вами, выезжать с вами в свет и пыхтеть там от гордости. Оставаться с вами наедине, качать на коленях наших детей и спорить с вами об их воспитании… Если это всё не любовь – тогда я, право, теряюсь.
– Благодарю вас, пан Команский. – Вера окончательно взяла себя в руки. – Но хочу вам напомнить, что всё это может быть возможно лишь после того, как Аннет выйдет замуж, и…
– То есть вы мне не отказываете?!
– Боже мой, отказываю, конечно! Ещё как отказываю! Пан Команский, я не собираюсь выходить замуж ни за вас, ни за кого-либо ещё! Сколько раз повторять?!
– Ну хорошо. – Команский снова сел напротив рассерженной Веры и спокойно улыбнулся. – Давайте условимся так: этого разговора между нами вовсе не было. Я ничего не говорил, вы ничего не слышали, останемся в добрососедских отношениях. Мне слишком дорого ваше расположение, чтобы я решился его утратить из-за собственного упрямства. Но после замужества мадемуазель Аннет, которое, я уверен, не за горами, мы вернёмся к этой беседе. И, надеюсь, я буду не самой бросовой партией для вас.
– Я не хотела бы вас обнадёживать…
– Пани Вера, я ведь не мальчик… Вроде этого навернувшегося в реку Гардина, – усмехнулся Команский. – Стреляться от любовной неудачи в мои годы смешно… К тому ж это и не поможет. Мне сорок три года, и женщину лучше вас я навряд ли встречу. Тем более что и поисками не утруждаюсь. А вам двадцать шесть, вы можете отыскать себе что-то лучше, моложе и ближе к вашему вкусу… Так что ни о каких обязательствах не может быть и речи! Вы вольны устраивать свою жизнь как считаете нужным. Я, со своей стороны, буду ждать – и ничуть этим не тяготиться. Кстати, насчёт жита вашего у меня кое-какие мысли имеются. Я к вам заеду на той неделе. Позволите?
– Конечно. – Вера кое-как выжала из себя улыбку, поднялась. – Позвольте поблагодарить вас за оказанную честь…
– Да бросьте, пани Вера… – невесело улыбнулся Команский. – Засим откланяюсь, а вам вот лучше лечь поспать. Не забудьте, к вечеру пришлю Савельича, готовьте возы. Дождь ещё этот некстати! Но тут уж не поделаешь ничего – унылая пора, очей очарованье… Ненавижу осень, а вы?
У Веры недостало было сил даже пошутить в ответ. Команский уехал, а она всё сидела за столом, опустив голову на руки и чувствуя звенящую пустоту в мыслях. На веранду заглянула Домна, с минуту смотрела на барыню. Затем тихо, на цыпочках отступила и прикрыла за собой дверь.
Полчаса спустя шорох за окном стих: дождь прекратился. Вера некоторое время смотрела на унизанные бисером капель кусты за окном. Затем поднялась и, взяв со спинки стула накидку, спустилась с веранды в сад.
В саду было серо и неприютно. С голых веток срывались холодные капли. Единственный жёлтый лист на макушке клёна зябко трепетал на ветру. Кутаясь в накидку, Вера пробралась по сырой траве в беседку за малинником, всю затянутую пожухшим плющом. Там, на деревянной неструганной лавке, лежали несколько забытых яблок – крепких, жёлтых. Вера машинально взяла одно из них, надкусила, сморщилась, ощутив кислую терпкость на языке. И эта кислота во рту оказалась последней каплей: к горлу подкатил комок, и Вера, уронив руки на голову, расплакалась навзрыд. От отчаяния и смертной тоски сжималось сердце. Сейчас её никто не видел, ни перед кем не надо было сохранять спокойствие. Вера почувствовала себя страшно одинокой, слабой и беспомощной, как котёнок, брошенный в реку под мост.
