Глядя на то, как улыбающаяся Власьевна вносит на чистом полотенце пирог размером с тележное колесо, Закатов вдруг подумал о том, что его собственное будущее окажется, пожалуй, ещё тяжелее, чем у этой решительной девицы. Он посмотрел на сосредоточенную Власьевну, ловко разрезающую пирог, на Дуньку, поблёскивающую с порога хитрыми и очень умными глазами, на незаконченную вышивку в пяльцах у окна… Нет, Остужина вовсе не одна. И она тысячу раз права, что не хочет ехать к каким-то старым тёткам в Витебск. Они с кухаркой и девкой будут втроём коротать длинные вечера – за прялкой, за вязанием, за вышивкой. Будут вестись бесконечные разговоры о скором лете, о пахоте, о соседях, об урожае, который был в прошлом году и который ожидается в будущем. Будут пить чай с вареньем, ругаться и ссориться, и Анастасия Дмитриевна будет бегать за улепётывающей Дунькой с веником, а после они вдвоём будут играть в преферанс. Глупо, пусто, скучно? Возможно… Но в тысячу раз лучше, чем то, что ожидает его. Внезапно с холодным ужасом, от которого чуть не остановилось сердце, Закатов вспомнил нелюбимый, тёмный и тесный отцовский дом. Коридоры, сырые сени, пахнущие мышами каморы, кухня с низкой дверью, откуда вечно несёт перекисшими щами… Выживший из ума Кузьма, дура-кухарка, запуганные некрасивые девки. Одиночество. Вечное одиночество, долгие вечерние часы – и слава богу, если есть книга. Редкая радость, когда с почтой из уезда привезут письмо или запечатанный толстый журнал. Занесённые снегом окна, вой метели в трубе, шуршание тараканов за печью. И – более ничего. «Вот твоя судьба, твоя доля, – подумал он, выпуская из пальцев вилку. – И ничего другого, много-много дней. И даже Мишка не напишет теперь. И Вера…»
– Что с вами, Никита Владимирович? – громко и встревоженно спросила Остужина, глядя на Никиту через стол. – На вас лица нет! Власьевна! Опять у тебя таракан во щах или капусты скислой наложила?!
– Нет… Право, нет, щи были великолепные! – опомнился Закатов. Наваждение схлынуло так же внезапно, как и подступило, и он почувствовал себя крайне неловко. – Я просто задумался некстати… Прошу меня простить.
– О чём же вы этаком думали? – недоверчиво нахмурилась она. – Ей-богу, будто вас пророк Азраил посетил нежданно! Впрочем, дела ваши, расспрашивать не стану. Власьевна, ну что же там самовар-то? Надо же, как снег повалил…
– Думаю, мне пора ехать, Анастасия Дмитриевна. – Закатов тоже взглянул за окно, на мелькающие полосы снега, уже скрывшего и забор, и палисадник. Вновь подумал о тёмном пустом доме, пропахшем мышами… И внезапно сказал:
– Признаться, я хотел поговорить с вами об очень важном деле.
– Со мной? – поразилась Остужина, резко повернувшись от окна. – Господи Иисусе… так папенька и вам должен оказался?!
– Нет… Вовсе нет, – поспешил Никита успокоить её. – Но дело это должно быть выгодно нам обоим… и оно несколько деликатно.
– Власьевна, Дунька, пошли вон, – коротко приказала Остужина, и кухарку с девкой сдуло из комнаты. – Итак, я вас слушаю, Никита Владимирович. Но хочу сразу предупредить – денег у меня сейчас крайне мало. И купить у вас вашу рощу возле Рассохина я не смогу, хотя, разумеется, она очень хороша. Если вы согласитесь подождать с продажей до будущего года и немного сбавить цену…
– Рощу я вовсе не намерен продавать, и дело моё к вам иного рода, – продолжал Закатов странным, чужим голосом, в то время как его собственный голос истошно вопил у него в голове: «Остановись, болван, хватит, ещё слово-другое – и будет поздно!» – Разумеется, я должен был прежде переговорить с вашим папенькой… Но поскольку это теперь невозможно, я обращаюсь к вам самой. Анастасия Дмитриевна, не угодно ли вам будет выйти за меня замуж?
Остужина молча смотрела на него чёрными, раскосыми, ничего не выражающими глазами. Смотрела так долго, что Никита наконец засомневался: услышала ли она его.
– Анастасия Дмитриевна, я…
– Я поняла вас, Никита Владимирович, – не меняясь в лице, заверила она. – Вы, надо думать, шутите?
– Я полагаю, такими вещами разумные люди не шутят, – мосты уже были сожжены, Рубикон перейдён, и Никита больше не чувствовал ни страха, ни непоправимости случившегося. Лишь странную пустоту и жжение под сердцем.
– Тогда потрудитесь объяснить, зачем вам это надо, – без капли раздражения или насмешки сказала Остужина, скрестив на груди руки и откинувшись на спинку заскрипевшего стула. – Приданого за мной, как вы знаете, никакого нет – кроме моей дохлой Требинки и двадцати двух душ. Да и векселя папенькины вам тогда придётся взять на себя – тоже счастье невеликое. Вы гораздо, по местным меркам, богаче и можете взять себе жену получше. Вы меня знать не знаете и любить, конечно же, не можете. В чём же причина? Может быть, у меня в огороде давным-давно ваш прадедушка зарыл клад, а я об этом не знаю?
– Отчего же… прадедушка? И в вашем огороде? – растерялся Никита.
– А вы не знаете, что Требинка раньше графам Закатовым принадлежала? – улыбнулась она, хотя в её нерусских глазах по-прежнему стоял холод. – Так, значит, клада нет? Так отчего же вы ко мне так воспылали внезапно?
Закатов вздохнул, удивляясь собственной наглости. Прежде ему и во сне присниться не мог подобный разговор.
– Анастасия Дмитриевна, вы очень умны и, полагаю, поймёте меня правильно, – снова заговорил за него кто-то другой и чужой, со спокойным, размеренным голосом. – Я сейчас нахожусь в весьма затруднительном положении со свалившимся на меня хозяйством. Прежде мне никогда не приходилось заниматься всем этим. Вы же особа опытная… И в любом случае мне в дом нужна хозяйка.
Каким-то чудом выговорив эту ужасающую цинизмом фразу, он осторожно взглянул на Остужину, ожидая взрыва негодования. Но та лишь спокойно, заинтересованно кивнула в ответ, не сводя с него взгляда. Помолчав, Закатов продолжал:
– Вы говорите, что я могу посвататься к Браницким или Волнухиным. Возможно, но капризные девицы из богатых семей меня не прельщают… Да и им со мной будет, боюсь, тяжело. А наши с вами имения рядом, не придётся что-то продавать или покупать, тратить время на писанину…
– … и пустошь ваша будет… – задумчиво продолжила Остужина.
– Разумеется. Вы умеете вести дом, вы отличная хозяйка, я смогу положиться на вас во всём… И вы очень хороши собой. Чего же ещё можно желать?
Выговорив это, Закатов спохватился, что, вероятно, с этого и надо было начинать, – но Остужину, казалось, не смутила запоздалость комплимента. Она слегка улыбнулась и кивком попросила его продолжать.
– Надеюсь, Анастасия Дмитриевна, что и вы найдёте в моём предложении выгоду для себя. Если же вас оно обидело или не заинтересовало…
– Отчего же? Оно, возможно, даже кстати… – медленно произнесла Остужина, отворачиваясь к окну. Свет свечи тронул слева её скуластое лицо. – Что ж, Никита Владимирович… Предложение ваше неожиданно, надо сказать… И мне нужно подумать. Хотя бы несколько дней. Если вы готовы ждать…
– Столько, сколько вам понадобится. Могу ли я приехать к вам на той неделе за окончательным ответом?
