Я вернулся наверх. В испуге отшатнулись те, кто совсем недавно принес мне присягу. Но причина их страха оставалась мне непонятна, пока кир Дрэкул не подвел меня к зеркалу. Это было одно из восьми ртутных магических зеркал, расставленных по восьми углам залы Обращений. Именно в этой зале тринадцать лет назад некроманты вырастили стратигу Закайе новую руку. Я спускался сюда не раз, внимая темному учению, после чего всякий раз долго отогревал в терме окоченевшие члены. Зеркала имели много тайных свойств, но без нужных заклятий просто отражали мрак. Кир Дрэкул подвел меня к отражению и зажег черные свечи.
Губы потеряли младенческую пухлость, отцовский смуглый лоб прорезали морщины. Над яркими черными глазами, подаренными моей матерью, выросли густые брови. Кудри стали жесткими, на узких скулах заколосилась щетина. Валахские детские латы порвались на куски, как и детские сандалии. Зато на шее обнаружилось волосяное ожерелье с четырьмя жесткими узелками. Весталки не обманули, выпили несколько лет моей жизни, но подарили четыре клочка времени. Ростом я почти догнал друнгария Закайю, а шириной плеч сравнился с куропалатом Вардой. Мышцы сводило судорогой от нерастраченных сил. Прежде чем горький гнев омрачил мне мысли, я вспомнил две строки, прочитанные дукой Закайя задом наперед. Весталки перехитрили смерть, в один миг даровав мне совершеннолетие.
– Смотри, кир, что это? – я развернул полотно.
Дрэкул впрочем, почти сразу накинул ткань обратно и велел спрятать подарок под доспехом. Немногое я успел рассмотреть. Но более странного куска металла доселе не держал в руках. Хотя вдруг это был не металл? По ровному краю тянулись незнакомые письмена, словно вдавленные в серый блеск. С другой, вогнутой стороны… мне показалось, там имелось тиснение с цифрами, какими пользуются на востоке…
– Ты помнишь, эгемон, рассказ про кобольдов, что живут в горах, и роют самые глубокие шахты?
Конечно, я запомнил. Про то, что однажды кобольды наткнулись на нечто, лежащее ниже земной тверди. Я запомнил фразу, но как ни старался, не мог удобно разместить ее в голове. Как можно найти нечто более твердое, чем твердыня мира?
– Этот осколок стоил твоему отцу целое состояние, – прошептал некромант. – Говорят, их несколько. Кобольдам за месяц работы удалось отколоть лишь пару смешных кусочков от изнанки мира. Но потом… скорее всего, архонты земли заметили пропажу, оскорбились, и обрушили шахты вместе с шахтерами… Но нам пора наверх, командуй, мой господин!
– Отодвиньте камень! – приказал я, и не узнал свой голос.
– Но, эгемон… над нами море… – пропищал начальник стражи.
– Над нами солнце! – я оттолкнул труса и сам взялся за рычаги.
Громадная плита скользнула в сторону. Вместо морских гадов нас приветствовал солнечный луч. Мы выбежали в нижний двор, в кипящее буйство орхидей. Мраморные тритоны разевали пасти, заливая бассейны розовым вином. Неколебимо возвышались статуи Августов. Четыре башни Иллируса царапали знойный небосвод. Встречные расступались, со страхом озирая наши грязные одежды. Меня не узнавали. К наставникам подбежал измученный вестовой, – оказывается Андрус Закайя ускакал в Херсонес, он все утро искал своего сына и свою дочь. Ласточки утром не вернулись в гнезда, рыбачьи сети не принесли рыбы, море отступало.
Весталки держали слово, мы выиграли ночь.
Я приказал ударить в било и трубить общий сбор. Никто не посмел ослушаться. Водяные часы не отмерили и получаса, как сотни вестовых, все свободные смены палатинов отправились в прибрежные города и деревни. Я сам взломал отцовский кабинет и ставил печать стратига на красных свитках. Кир Дрэкул и друнгарий Лев берегли мою спину с обнаженными клинками. Добрейший толстяк Исайя копался в кладовых, подбирая себе подходящий панцирь. Только их троих, моих верных друзей и наставников, весталки разрешили взять с собой. Когда дворы Иллируса опустели, я повелел конюшим вывести из подвалов мантикор и выпустить на свободу своры крылатых хищников, сотни лет защищавших бастион. Мы четверо стояли на башне и наблюдали, как бесконечными извилистыми ручьями тянутся навстречу снегам караваны повозок. Люди гнали скот, везли на телегах крашеных истуканов, снедь и пожитки, пыль вздымалась под копытами табунов. Были и те, кто не поверили. Многие в порыве глупой жадности не покинули свои виноградники, масличные прессы и сыроварни.
– Что сказали весталки? – наставники дали понять, что не отступят, пока не получат ответ. Они были правы, мои верные друзья. Когда я рассказал то, что вспомнил, мужи переглянулись.
– От жребия богов не скроешься, – сказал за всех кир Исайя. – Мы можем бежать в разные стороны, но останемся на равной дистанции от смерти.
Едва бастион тряхнуло, стены лабиринта дрогнули, как щупальца сухопутного спрута.
– Нам пора, эгемон, – сладчайшим голосом пропел кир Дрэкул. – Очевидно, пришел день, когда каждому надлежит исполнить долг. Мой долг – подарить тебе новую кожу. Я знаю, где ее взять.
Глава 12. Игра в четыре лапы
Цесарио рыкнул, две пули угодили ему в бедро. Женечка ощутила, как он дернулся. Но не упал, а широкими прыжками понесся по железному карнизу, вдоль освещенных окон кабинетов. Снизу открыли шальную стрельбу, Привратник всхрапнула, прошипела ругательство. Позади с хрустом лопнула вторая рама. Первым наружу вылетели двое в бронежилетах, приземлились на головы стрелявшим, затем видимо кто-то главный, в костюме и галстуке. Наверное, ему было уже все равно, сколько метров до земли, потому что его голова висела набок. У живых так не бывает.
Следом за ними вырвался Хонси с Ольгой на загривке. Караульный почти потерял человеческий облик, Женька невольно залюбовалась – горб распрямился, мышцы играли, как у настоящего тигра, спина в ошметках костюма удлинилась вдвое. Зверь передвигался на трех ногах, или точнее – лапах. За заднюю левую лапу цепко держался молодой человек в боевой экипировке, потерявший где-то шлем. Этот был вполне здоров, бился головой о карниз, и вдобавок махал свободной рукой, пытался ударить Хонси ножом. Внизу, на дорожке, возле штурмовой лестницы, трое лежали ничком, другой пихал в автомат новый рожок. Из штанины у него торчала кость.
Это никакая не милиция, решительно сказала себе Женя. Если дежурная сестра и вызвала ментов, то даже самые психанутые из них не открыли бы стрельбу в больнице!
Обрушив вязанку сосулек, Цесарио свернул за угол. Там под козырьком переминались, притоптывали снег трое в гражданском; наверняка им приказали стрелять на поражение, но не уточнили, что целить придется в трехметровую мохнатую тварь в галстуке, и с двумя женщинами на спине. Пока охотнички разевали рты, Цесарио одолел карниз, перескочил моток колючей проволоки на крыше котельной, и опять свернул за угол, уже по карнизу инфекционного корпуса.
Здесь бесновалась пурга. Женьке физиономию мигом залепило снегом, скулила она, не переставая, но ноги при этом судорожно сжала, обхватив горячие мускулистые бока чудовищного кота. Конечно, ее нес родственник кошачьего племени, как можно сразу не догадаться? Какой зверь, кроме кошки, мог так свободно носиться по карнизам? Сердце колошматило в ребрах. Цесарио сделал прыжок, притормозил возле пожарной лестницы. Женя оглянулась, на всякий случай ощупала зубы.
