– Ты же сказывал, бояре отказываются идти к нему, дядюшка! – удивился мальчик.
– Одни боятся, другие просятся, – пожал плечами воевода. – Это кому чего хочется. Ты видишь обоз? Изрядная часть добра окажется бесхозным и останется порубежникам. Побили они две сотни татар, стало быть, хоть пару сотен лошадей, но взяли точно. Да клинков, да пик и ножей с луками, да упряжи всякой. Три рубля конь, рубль снаряжение, два оружие. А застава всего три десятка ратных. На всех поделить, рублей пятнадцать на нос выйдет. А сие есть служилое жалованье за пять лет. В любой деревне на пятнадцать рублей двор с хозяйством купить можно с легкостью. Разбойников же порубежник сей уж третий раз за сей год ловит. Вот и выходит, Ваня, что если беден ты, но храбр, то иди к Кудеяру. Коли до осени не погибнешь, то разбогатеешь. Ну, а коли живот тебе дороже прибытка, то беги от него, как черт от ладана! Не то через день под клинком басурманским ходить придется.
– Мне саблей копейки добывать без надобности, дядюшка. – Юный князь наконец взял свой кубок, понюхал его содержимое. – Мне батюшка удел оставил в половину всех степей крымских.
– Тебе не рубли и дворы нужны, Ваня, а слава ратная, – пригладил бороду воевода. – Кудеяр наш худороден. Сколь бы ни был он умен и храбр, сколь великой славы он ни добьется, но не бывать ему никогда ни воеводой большим, ни дьяком в приказе, ни боярином думным. В грязи рожден, ни един князь или боярин приказа от него не примет, за стол близко не сядет, воли не признает. И нет никому дела, что много раз он малым кулаком силу великую бивал и без царапины единой, вестимо, ходит после стольких-то сшибок… Ты же, племянник мой, родовитый князь. Через полгода четырнадцать тебе исполнится и настанет час на службу ратную идти. Не стрельцом простым, не десятником, а воеводой большим, знатным. Будешь полком немалым, в сотни сабель, командовать.
– Все командуют, дядюшка. И я смогу!
– Все командуют, Ваня… – вздохнул князь. – Не все живы после того остаются. И потому тебе рядом сотоварищ надобен, каковой укажет, как победу и славу сим полком добыть, а не просто вымпел свой перед сшибкой поднять. Не слуга, что приказы слепо исполнять станет, а сотоварищ умный и опытный, на коего ты положиться сможешь. Тот, кто даже малой силой ворога сломить способен. Чтобы побеждал именем твоим, слава же за успехи сии тебе доставалась.
– Кто же согласится по воле доброй на несправедливость подобную, дядя? – мотнул головой мальчик.
– По приказу али росписи никто не согласится, – пригладив бороду, повернул к нему морщинистое лицо воевода Петр Васильевич Оболенский. – Слуга, даже самый лучший, завсегда о себе лишь помышляет, делах и прибытках своих. Но коли помощник искренне себя за друга твоего полагать станет, то к славе не приревнует. Особливо место свое понимая. Боярский сын Кудеяр не глуп, и даже родичем великокняжеским в росписи названный, возвышения над боярами знатными не искал. Добейся кудеяровой дружбы, княже, и его меч сделает тебя лучшим воеводой обитаемого мира.
– Худородный… – чуть скривив губу, произнес мальчик.
– Твой отец ныне в мире лучшем, Ваня, я же стар ужо и скоро вовсе немочен стану, – поставил кубок на стол Петр Васильевич. – Посему запомни крепко, что я тебе сейчас поведаю, ибо, может статься, повторить тебе сие будет уже некому. Ты по рождению своему князь, Иван Федорович. Повелитель земель многих, глава рода древнего и знатного. Но главная сила твоя не в знатности, не в золоте и даже не в мече твоем. Главная сила князя любого – в слугах, что волю, планы и желания его в жизнь претворяют. Князья иные, ровня твоя, ни в чем и никогда помогать тебе не станут, как бы крепко ты с ними ни сблизился. У них свои родичи, свои предки и потомки имеются, каковых им завсегда хотеться будет над тобою вознести. И лишь худородные слуги твои с тобою вместе возносятся, с тобою погибают. Сможешь таковую свиту собрать, что каждый за тебя хоть на пики татарские, хоть на плаху, хоть на дыбу пойти готов будет, – быть тебе в силе. Не сможешь… – Старик неопределенно пожал плечами. – Запомни, племянник, накрепко. Нет позора слугу верного другом своим назвать, хлеб с ним преломить, обнять и кровом поделиться, коли достоин. Позор – это коли слуги твои предавать тебя начнут.
– И кто тогда чьим слугой окажется, дядя, коли мне о худородных с таким тщанием хлопотать потребно? – развел руками мальчишка.
– Хочешь иметь доброго коня, Ваня, не ленись чистить его, кормить, поить да ласкать порою, – снова потянулся за кубком старый воевода. – Хочешь иметь добычливого сокола, то лови дикаря, корми, пои, к руке приручай. Добьешься дружбы, из любой беды тебя конь вывезет, сил не жалея, а сокол станет самым добычливым из всех прочих. Нет? Тогда, считай, нет у тебя ни коня, ни птицы. Даже со скотом глупым и то без трудов собственных доброй службы не добиться, что уж о людях говорить? Родовитостью рядиться токмо с равными стоит. От них все едино пользы не бывает, так что пусть просто подчиняются. С теми же, от кого жизнь и судьба зависит, плетью и окриком говорить нельзя. Их терпеливо приручать надобно, как храбрых могучих кречетов. Я не могу подарить тебе верного друга, племянник. Дружбы ты должен добиться сам. Я могу лишь сказать, что этот порубежник в сечах своих всех прочих куда успешнее.
– Я должен искать дружбы худородного? – все еще не верил своим ушам мальчик, глядя на боярского сына, раздающего у заставы быстрые краткие распоряжения.
– Путь в Москву долгий, племянник. Присмотрись к нему, приблизь, познакомься. Коли притретесь, я в Разрядном приказе договорюсь и дядькой его к тебе припишу, вместе на воеводство встанете. А нет… – Воевода пожал плечами. – Нет, так другого найдем. Через себя переступать тоже ни к чему. Но сей меч, княже, стал бы тебе зело на пользу!
– Я знаю, дядя, – кивнул юный Иван Федорович, – ты ищешь мне добра.
* * *
Закон степей делит год на два времени – время жизни и время смерти. Время жизни приходит в мае, окрашивая мир в алый цвет, укрывая всю землю ковром тюльпанов от края и до края. Это время, когда сочная трава идет в рост с такой стремительностью, что сколько ни ешь – ее все равно только больше становится. Это время, когда степняку открыты пути во все края света, ибо везде его скакун найдет себе водопой и богатое пастбище, а родные табуны и отары останутся тучными даже под присмотром малых детей и немощных стариков.
Однако проходит лето, и первый снег знаменует приход времени смерти – и горе тому, кого этот час застанет в дальнем походе. Зима – это время, когда сильные худеют, а слабые умирают, ибо каждую травинку и лошади, и овце приходится выкапывать из-под сугробов, и эту травинку еще нужно найти, и она должна оказаться достаточно большой, чтобы хоть как-то наполнить брюхо. Зимой у лошадей нет времени для переходов, ибо тот, кто не роет снег днем и ночью, обречен на гибель. И потому все время от первого до последнего снега кочевники проводят на зимних кочевьях, моля богов, чтобы холода не задержались, чтобы дров хватило до тепла, а волки, голодные ничуть не менее людей, не согнали табуны и отары с уже разрытых пастбищ, еще с осени оставленных для тебеневки, на нищую глубокую целину.
