Юный воевода князь Овчина, в свою очередь, поступил так, как ведут себя все попавшие в беду простофили, – попытался удрать.
– За мной, бояре! – крикнул он. – Уходим, уходим! Строй держать! Плотнее, плотнее! Уходим!
Русские сотни покатились к западу, открывая врагу путь на Русь…
Вот только оставлять в тылу, между собой и обозом, да и просто за спиной несколько тысяч вражеских воинов не может позволить себе ни один воевода. Простофили не простофили, но постоянно кусать сзади, убивать отставших, нападать на обозы, перекрыть пути домой – догадаются.
Да и просто уничтожить малочисленного ворога, взять полон для выкупа, разжиться оружием убитых – тоже приятно.
И потому могучая татарская орда не пошла по тракту далее, а повернула вслед отступающим порубежникам, с веселым улюлюканьем пустившись в смертоносную погоню.
Боярские сотни перешли на рысь, потом в галоп – татары тоже пустили лошадей вскачь, нахлестывая тугие крупы, отпустив поводья, громко гикая скакунам в уши.
– Гони, гони, гони! Лови, как зайцев! – Самые быстрые и легкие, на лучших конях вырывались вперед, неудачники отставали, земля тряслась от топота сотен и сотен копыт.
Откормленные овсом, ухоженные, породистые боярские кони тоже шли ходко – но на спину каждого из них, помимо всадника, давило по два пуда брони, и потому медленно, но верно легконогие степняки сокращали расстояние до врага.
Пять сотен саженей… Три сотни… Сто!!!
– Гей-гей! Гони, гони! Стой русский! Сдавайся! От меня не уйдешь!
Две версты промелькнули на одном дыхании – боярские сотни вслед за воеводой резко прянули вправо, и самые быстрые и лихие из степняков внезапно увидели чуть ли не вплотную несущуюся в лоб стену сверкающей брони – хрипящие в галопе лошади, низко опущенные, отточенные до блеска рогатины, круглые щиты, островерхие шлемы, железные личины и под ними – злые, холодные глаза безжалостных убийц.
– А-а-а-а!!! – Плотный строй одетых в железо опытных бойцов врезался в рыхлую массу растянувшихся в погоне степняков, нанизывая их на копья, сбивая с седел окантовками щитов, рубя саблями и топориками, опрокидывая грудью коней и стаптывая подковами; накатывая, словно тележное колесо на хрусткую траву, – и не было тем куда спрятаться или отвернуть, ибо слева тянулся болотистый речной берег, справа скакали русские, а позади напирали все еще разгоряченные погоней сотоварищи…
– За мной, за мной! – Юный воевода по широкой дуге развернул следующие по пятам сотни и пнул пятками и без того несущегося во весь опор белоснежного туркестанца. – В копья!!!
После разворота удар порубежной рати пришелся не в голову, а в самый хвост разбойничьей армии – тоже рыхлой, но состоящей из самых слабых, отставших от товарищей татар.
– Москва-а-а!!! – Князь опустил рогатину, первым врезаясь в толпу халатов, кожаных и войлочных панцирей. Первым ему достался совсем уже пожилой степняк; пика старика треснула от удара в щит мальчишки, а рогатина воеводы вошла в тело врага до самой перекладины, выдернув татя из седла. Ратовище ушло вниз, выворачиваясь из руки юного воина, Иван Федорович быстро прикрылся щитом от другого копья, дернул саблю.
Кудеяр, увидев налетающего справа ворога, буквально распластался в седле и достал-таки его кончиком копья, не позволив сразить князя, – за что получил удар по спине саблей, выпрямился, ударил в повторно вскинутую руку окантовкой щита, ломая кости, снова толкнул вперед рогатину, мешая очередному престарелому татарину приблизиться к воеводе.
Мальчишка, как назло, азартно прорубался вперед, взмахивая саблей направо и налево, и дядька никак не поспевал пробиться за ним, дабы прикрыть правый бок подопечного. Пришлось опять пожертвовать ребрами, позволить раненому татю ударить себя ножом – но наколоть на рогатину вислоусого чубатого басурманина, что нацелился топором князю в спину, метнуть копье в другого, чуть далее поднявшего пику.
Татарин справа захрипел, ушел вниз – его сразил кто-то из приотставших бояр. Кудеяр яростно пнул кобылу пятками, вынуждая протискиваться дальше, добрался до стремени воеводы, выхватил из поясной петли топорик, вскинул щит, спасая князя от брошенной издалека сулицы, себя защитил топориком, приняв на него саблю, тут же отомстил ударом в колено, протиснулся еще чуть дальше, опять толкнул вперед щит, теперь принимая на него нацеленную на мальчишку саблю, – и опять пропустил укол, надеясь только на прочность нагрудных пластин. Отмахнулся – стремительный боевой топорик легко пронзил войлок татарского доспеха, погрузившись глубоко в плоть. Выдернуть его многоопытный Кудеяр даже не попытался – засел насмерть. Сразу отпустил рукоять, выхватил саблю, отмахнулся от вражеского клинка, ударил под вскинутую руку окантовкой, ломая ребра, принял топор на щит, уколол встречь. Оба татарина провалились вниз, под лошадиные копыта, вместо них кинулся в схватку молодой тонкоусый смельчак, уколол. Кудеяр качнулся в сторону, пропуская его клинок над плечом, подбил снизу вверх щитом, рубанул поперек, отсекая руку, тут же вонзил саблю снизу вверх под подбородок – чего бедолаге калекой мучиться? Оттолкнул мертвого врага и… Впереди открылась река!
– Победа-а-а!!! – вскинул щит и саблю юный воевода. – Мы порубили их, порубили! Победа!
Глаза восемнадцатилетнего воина горели восторгом, щеки алели, он горячо дышал и смеялся от счастья.
На самом деле до победы было еще далеко. Тысяча князя Одоевского, стоптав первые татарские сотни, завязла в массе степняков и теперь рубилась насмерть, стоя на месте; правый край главного полка тоже накрепко завяз в сече, оказавшись за спиной татарского войска. К реке пробились только головной отряд воеводы и левое крыло его отряда.
Но юного князя можно было простить. Это была его первая сеча, первая кровь, первая настоящая схватка. Он впервые в своей жизни так близко заглянул в глаза смерти, ощутил ее парное дыхание, вступил с ней в бой – и победил! За что Кудеяр заплатил порванной в трех местах кольчугой и струящейся по правому боку кровью.
Впрочем, положение татар действительно было безнадежным. Хвост и голову их армии порубежники срубили первыми ударами, почти треть разбойников копейный удар буквально затолкал в болотину, а чудом оказавшиеся в стороне степняки при виде такого зрелища предпочли развернуться и удрать. Оставшиеся сотни были окружены, прижаты к реке и теперь терпеливо вырезались, как сорняк умелым садовником.
– Ты видел, как я их колол, Кудеяр?! – крикнул дядьке князь. – Одного за другим, одного за другим. Они и пиками, и мечами, а я щит вверх – и саблей, саблей!
– Отличная схватка, Иван Федорович, – согласно кивнул боярский сын, отирая клинок и глядя по сторонам. Наконец он заметил одного из сотников, окликнул: – Боярин Прорух! Воевода повелевает тебе бояр свободных собрать! Не медля лошадей на свежих поменяйте и на тракт мчитесь! Обоз татарский захватить надобно, пока степняки развернуться не успели! Отвернут с путей торных – ищи потом, свищи.
– Слушаю, Иван Федорович! – поклонился князю боярин.
