– Похоже, братик все-таки приехал, – решил Василий Иванович. – Наконец-то!
Его взгляд скользнул дальше по гульбищу, и он увидел стоящую почти у самого угла девушку в плаще с песцовой подбивкой. Из-под большого треуха бунтарски выбивались наружу рыжие волосы. Княжна государя не замечала, медленно перебирая по перилам тонкими пальчиками, украшенными парой перстней.
Великий князь ощутил желание окликнуть красавицу… И отступил, ибо столь яркая юность и вправду могла вызвать куда более греховные мысли.
Не могла не вызвать.
Синие глаза, алые губы, рыжие волосы… Немудрено, что братец совсем потерял голову.
Великий князь развернулся, пересек горницу, меряя персидский ковер широкими шагами.
Что же скажет ему Юрий? Что побудило брата запросить примирения? Неужели семейные разногласия и вправду закончатся? Или это просто хитрость?
Василий Иванович очень надеялся на первое. Кровный брат – опора надежная. В Смоленск бы воеводу такого, заместо князя Немого Шуйского! Да токмо Юра годы все последние на Литву с куда большей охотой смотрел, нежели на слободу Александровскую.
В дверь постучали.
– Уже? – невольно вырвалось у государя. Он полагал, что князь Дмитровский встретится с ним хорошо если вечером. С дороги ведь в баньку надобно, перекусить, отдохнуть… – Да, кто там?!
Дверь распахнулась, внутрь вошел рында, поклонился и объявил:
– Митрополит Московский и всея Руси Даниил! – Отступил, и в горницу величаво прошествовал, отпираясь на посох, худощавый старец, в малиновой, расшитой золотом рясе и с короткой бородой, расправленной на два острых, смотрящих в разные стороны, рога.
– Рад видеть тебя, отче, – склонил государь голову перед божьим слугой. – Как добрался, спокойно ли? Не развезло ли еще дороги?
– Лучше бы развезло, – буркнул старец. – По Волге куда удобнее и быстрее плыть выходит, нежели в возках этих по кочкам трястись!
– Что же заставило тебя в путь сей тяжкий отправиться, отче?
– Заветы божьи, Василий Иванович. Очень уж хочется братьев семьи одной меж собой примирить… – Митрополит тяжело опустился в ближнее кресло, перевел дух и попросил: – Попить бы с дорожки!
Великий князь, опускаясь в кресло рядом, хлопнул в ладони и распорядился:
– Вина гостю налейте! И кравчего кликните, я тоже испить желаю.
Священник утолил жажду, отдышался, махнул на набежавших слуг посохом:
– Ступайте отсель, слово пастырское государю сказать надобно!
Горница быстро опустела. Василий откинулся на спинку кресла, понимая, что как раз сейчас узнает, что именно подвигло старца на тяжелое путешествие.
– Злится брат твой, Юрий, – наконец выдохнул негромко митрополит. – И есть почему! И осудить его я за гнев не в силах! Ибо холост он по воле твоей, ан годы уж немалые. И вот теперь, так судьба повернула, силу мужскую теряет Юрий и рода своего продолжить не сможет. И ты тоже пуст! – с внезапным гневом ударил посохом об пол священник. – С братом у вас всего год разницы! Род оборванный Юрия – то беда его, личная. Коли твой род прервется, сие ужо беда державная! Сие уже смута и за стол московский война!
– Я и сам в тревоге, отче. Молюсь, вклады делаю, на богомолье хожу, – ответил Великий князь.
– Горжусь я преданностью твоей ложу супружескому, сын мой, – продолжил митрополит. – Ведаю о любви твоей искренней к супруге, к очагу домашнему. Но государь ты, а не муж простой! – Священник снова притопнул посохом. – Идут годы, Русь наследника увидеть жаждет! Лоно же половины твоей сухо и пусто. Настало и для тебя время собою для державы отчей пожертвовать, чрез любовь и желания переступить, поступить, как должно, а не как хочется! Во имя державы нашей, во имя земли русской, во имя народа нашего готов я именем Господа от клятвы супружеской тебя освободить, дабы смог ты иную жену себе избрать, пусть нелюбую, но здоровую! Преступи любовь во имя долга, Василий-государь, таково тебе мое слово пастырское! Настал час об обязанностях своих пред миром и людьми подумать. Смири желания и не по сердцу поступи, а как должно! Вот… И встать мне помоги… Долг свой я сполнил. Теперича пойду, отдохну…
Великий князь остался один – и различил во дворе звонкий девичий смех. Он подошел к окну, выглянул. Там, внизу, часто и высоко взмывая над прудом, развлекалась на качелях княжна. Служанка подталкивала ее, девушка смеялась, а каждый взлет высоко подкидывал подол платья, до колен открывая обутые в вышитые валенки ножки.
– Воистину, бесовское развлечение, – прошептал князь. – Правильно митрополит его в проповедях хает…
В его душе опять появилось нехорошее, неправильное желание – и Великий князь поспешно затворил створку.
– А с Юрием замириться, вестимо, не получится, – вздохнул государь, усилием воли направляя мысли в положенное русло. – Коли с ним беда таковая, вряд ли он с добром приехал. Токмо ругаться и горевать сможет. Что же, вечером к пиру выйдет, там посмотрим.
* * *
Василий Иванович оказался прав только отчасти. К пиру его брат Юрий вышел – но ни плохого, ни хорошего разговора не получилось. Пил брат хмуро и молча, ни на что более не отвлекаясь. Утром же, чуть не сразу после рассвета, явился к старшему в семье, изрядно припахивая сладким хмельным медом. Упал в кресло и сразу спросил:
– Что, уже знаешь?
Великий князь пожал плечами, сел чуть в отдалении.
Нехорошо все же, когда при стоящем господине сидит кто-то. Вот если оба сидят – еще простительно.
– Вот так вот выходит, брат, видишь, – развел руками Юрий. – Я ныне сучок сухой на древе семейном, и ты сухой. Я холост твоею волей, тебе супруга бесплодная выпала. Тебе жены, понятно, не поменять, а мне ужо и не надобно. Ты вот что, брат… Ты Андрюху от обета-то дурного освободи. Пусть в семье нашей хоть у него кто-то родится! Останется ниточка рода Иванова… У него и невеста, знаю, на примете зело славная. И красива, и родовита. Чингизидка! Такой подарок роду когда еще выпадет?.. Сыновей по всем звездам с пророчествами уродит точно. Ей бы токмо под венец с князем нашей семьи попасть, а не Шуйскому какому-нибудь! Не то и вовсе уж все потеряем. В общем, бог прощал и нам велел… Сиречь, не держу я зла на тебя, смирился! Но и ты тоже не дури. Дай Андрюшке семью нашу продолжить. А то ведь того… Прервемся. На него одного надежда осталася…
Юрий Иванович поднялся и, пьяно пошатываясь, покинул горницу, оставив государя в мрачных размышлениях.
– Вот и помирились, – спустя четверть часа наконец-то подвел черту Василий. – Мы сучки, Андрей веточка. И надобно цветочек на нее посадить.
В окно постучали.
Немного удивленный, Великий князь откинул крючки, толкнул набранную из слюдяных пластинок створку.
– Здравствуй, государь, – чуть поклонилась стоящая на гульбище рыжая княжна. – Ты обиделся или оскорбился?
