– А ты, Амир, бывал в Москве?
Главарь банды сощурил глаза и осведомился:
– С чего ты взял, что я мог быть там?
– Ты же долгое время находился в Таджикистане, мог слетать в Москву, в Ленинград, посмотреть на наши столицы.
– Откуда ты знаешь?.. Да, конечно, Ламис разговорилась. Несносная девчонка!
– Нет, с дочерью тебе повезло. Я знаю, что твоя жена умерла, соболезную от всей души. Дочь у тебя очень красивая и добрая девушка. Ты береги ее, Амир. Она достойна счастливой жизни.
– Тебе какое дело до ее жизни?
– Никакое. Просто будет несправедливо, если она станет жертвой ваших предрассудков.
– Замолчи! – угрожающе процедил Табрай. – Не называй предрассудками наши обычаи.
Козырев пожал плечами, откинулся на подушку.
Главарь банды ходил по сараю и курил.
– Ты ведь заканчивал автомобильное училище? – спросил он.
– Да, и что?
– Твоя гражданская профессия?
– Инженер-механик. Автомобили, гусеничные машины.
– Значит, в технике ты разбираешься?
– Да.
– Хорошо, но об этом поговорим после. Сауни сказал мне, что ты уже можешь делать короткие прогулки, лучше рано утром или вечером. На жаре не стоит.
– Здесь всегда жарко. Даже ночью не особо прохладно. Ты назначишь время моих прогулок?
– Сам определишься, но пока не более двух раз в день. Каждая прогулка не дольше пятнадцати минут.
– А ты не знаешь, куда делись мои часы? Чтобы время отслеживать. Когда я вел бой против твоих бандитов, они были на руке.
– Часы, говоришь? – переспросил Табрай. – В караване я не видел их у тебя. Может, они разбились?
– Вместе с ремешком?
Табрай погладил бородку:
– Я разберусь. Если разбились, дам другие.
– Договорились. Я могу сегодня начать прогулки?
– Как сядет солнце.
– Благодарю.
Табрай присел на табурет и заявил:
– Козырев, что ты нарываешься на неприятности? Другой на твоем месте старался бы угодить мне или хотя бы вести себя вежливо.
– Это потому, Амир, что я не другой.
– Вы с Ламис чем-то похожи. Она тоже, если что не по ней, молчать не станет.
– Говорю же, у тебя прекрасная дочь. Жаль будет, если достанется какому-нибудь придурку.
– Тебе до этого не должно быть никакого дела.
– Ты еще что-то хотел спросить?
– Хотел, но спрошу позже.
– А какая будет охрана во время прогулок?
– Зачем?
– Вдруг сбегу?
– Далеко ли уйдешь?
– Кто знает. Может, и до своих доберусь. Мы же где-то недалеко от наших позиций. Ты говорил о поиске разведвзвода, а он по горам далеко не пойдет.
– К своим, говоришь? А хочешь, я отпущу тебя, даже вывезу на дорогу, идущую, до Хакара, и сообщу в полк, что ты у переправы?
Козырев промолчал.
– Вот! Некуда тебе бежать, лейтенант. Так что и охранять тебя нет никакой необходимости. За пределы кишлака выходить не советую, особенно к арыку. Там много змей, скорпионов, даже, я слышал, каракурта видели. Все ясно?
– Ясно.
– Жалобы на содержание, уход, лечение есть?
– Какие могут быть жалобы у пленного?
– Опять уходишь от ответа?
– Нет жалоб. Все хорошо, жизнь прекрасна.
Табрай посмотрел на Козырева, покачал головой и ушел.
В семь вечера, когда почти стемнело, на пост, как и всегда, заступил Исам. Он открыл дверь, шагнул в сарай, посмотрел на Козырева, что-то пробормотал, вышел, присел на деревянный чурбан, поставил автомат между ног. Шуршание приклада о глину было слышно в сарае.
Козырев щелкнул выключателем, но света не было.
«Ну и черт с ним», – подумал лейтенант, встал, прошелся по сараю, отпил несколько глотков чала, поставил кувшин на место.
Заявился Сауни. На этот раз он не стал осматривать и перебинтовывать раны, только посмотрел на своего подопечного и ушел.
Ужин пленнику принесла все та же тетя Халида.
Ламис, наверное, обиделась, вот только непонятно, на что именно.
Михаил поужинал. Халида взяла кувшин, поняла, что чал еще остался, и поставила его на место.
Козырев дождался ухода женщины и решил действовать. Он прошел до двери, постучал.
Створка открылась. Исам отошел на пару метров, наставил ствол «АК» на Козырева.
Михаил указал на туалет.
Охранник кивнул.
Козырев вошел в туалет, увидел кунган, наполненный водой. Он прислушался. Охранник находился где-то рядом, но в заведение не заглядывал.
Козырев взял кунган, вылил из него воду и принялся рвать ручку. Но та не поддавалась. Он дернул раз, второй, третий, все бесполезно. Мастер сделал кувшин на совесть. Всего две заклепки, но ручка держалась намертво. Ударить бы кувшином по косяку, но нельзя, это сразу же привлечет внимание охранника.
Козырев еще несколько раз дернул ручку. Та не поддавалась. Хорошо, что он догадался оставить у себя кувшин с чалом. Тетя Халида не унесла его.
Он поправил штаны, сужающиеся к щиколоткам, одернул рубаху, вышел из туалета и в сопровождении охранника побрел в свой сарай. Там Козырев прилег на топчан.
Его удивляло собственное спокойствие. Он решился на самоубийство и не испытывал никакого страха.
Господь убрал его, понял, что пленный офицер идет на смертный грех по принуждению? Возможно. Почему он вспомнил о Боге, если считал себя атеистом? Видимо, о нем вспоминают все люди, ожидающие перехода в мир иной.
Сейчас, перед смертью, он знал, что из-за Ольги не покончил бы собой. Только вот появилась другая причина.
Это судьба. Говорят, что ее не изменишь и у каждого она своя. Так оно и есть.
Послушай он Ольгу и полковника, служил бы спокойно в Рязани, был бы рядом с любимой. Но ему захотелось проверить себя в Афганистане. Он это сделал. Не струсил, вел бой, сколько мог.
Что от этой проверки? Плен. Это пострашнее инвалидности.
Когда-нибудь Оля все равно узнает, что ее возлюбленный оказался предателем. Она перестанет получать письма и начнет искать его.
Одна надежда на Бутаева. Гена должен написать ей, как все было на самом деле.
Но даже если и так, то Ольге от этого легче не станет. Разве только немного.
Впрочем, говорят и другое. Время лечит. Пройдет тоска и у Ольги. Она закончит институт, начнет работать, встретит достойного мужчину.
