Газай опустил голову и ушел.
Приехал доктор, вышел из машины, остановился рядом и сказал:
– Прими соболезнования, Муштак.
– Благодарю. Что с Будуром?
– Я успел вовремя довезти его до госпиталя. Врачи сказали, еще минут десять, и мальчик умер бы.
– Значит, он жив?
– Да, и будет жить, вот только без руки.
– Ее отрезали?
– Она держалась на жилах. Пуля крупного калибра. Ты знаешь, что это такое.
– Знаю.
– Как Дия, Ламис?
– Плохо. Но держатся.
– Может, дать им успокаивающие таблетки?
– Не поможет.
– Да, ты прав. Теперь только время способно вылечить их.
– Не уверен.
Доктор, точнее сказать, фельдшер вздохнул.
– Мне еще к Ахмаду и Ясман заходить. К Табраю и к Халиде. Вот несчастье!..
– Да.
– О чем ты думаешь, Муштак? Конечно, это страшно, мучительно больно, когда дети уходят раньше своих родителей, тем более внуки прежде дедов. Но ведь так угодно Всевышнему. Все мы там будем, Муштак.
– Твоя правда. Скажи, как думаешь, американский офицер видел, что на вершине дети?
– Думаю, видел. Конечно. У него же был бинокль. Да и расстояние от дороги до холмов небольшое.
– А мог он видеть, что в руках у детей игрушечный автомат?
– Тут не знаю. Если в оптику, то мог. Но я слышал, что первым по американцам выстрелил Тарек, сын Абдуллы, из настоящего ружья.
– Неужели офицер не понял, что это произошло случайно? Зачем было бить по мальчишкам из крупнокалиберного пулемета?
Доктор вновь вздохнул:
– Эх, Муштак, кто мы для американцев, англичан, всех этих европейцев? Дикари. Животные. Они не останавливаются, даже когда сбивают ребенка своими машинами. Это тебе не русские в восьмидесятые.
– Да, американцы не русские. Ты ступай, я хочу побыть один.
Доктор ушел. Муштак присел на скамейку, которую сам сделал у дувала и ворот в тени чинары, закурил.
Рядом устроился Анвар. Он тоже больше не мог оставаться дома.
– Отец, скажи, как дальше жить?
– Не знаю.
– А кто знает?
– Всевышний. Молись, и Аллах поможет тебе.
– А я хочу не только молиться, но и отомстить.
– Кому? Восьмилетнему Тареку, который достал старое ружье? Или его отцу, который не смог сразу пойти с ребятами? Фази Турани, который сделал игрушечный автомат для своего сына Хайдара? Если так, то иди и убей их всех.
– Нет, я хочу отомстить американцам.
– Ты знаешь, что такое война?
– Нет. Когда вы с дедом Табраем и другими мужчинами дрались с талибами, мне было десять лет. Но ты разве не поможешь?
– Сын, иди в дом.
– Там тяжело.
– Это испытание, посланное Всевышним. Его надо преодолеть. Помоги жене.
– А ты?
– Что я?
– Ты тоже помоги маме.
– Помогу. Не перечь отцу, особенно в дни траура.
– Мне плохо, отец.
– Всем плохо. Сделай чая с ханкой, напои Дию, она уснет. Сейчас только время способно облегчить наши страдания. Сон же придаст нам сил. Они будут нужны завтра, послезавтра и потом.
– Ладно. А что с Будуром, неизвестно?
– Доктор приехал. Жив Будур.
– Хорошо.
– Только неизвестно, что лучше, умереть сразу или жить инвалидом.
– Будур стал инвалидом?
– Да, ему отрезали правую руку.
– За что нам такая беда? Пойду. – Сын ушел.
Муштак выкурил почти полпачки сигарет и вернулся в дом.
Ламис и Надия находились в женской половине.
Жена лежала, дочь сидела рядом.
Муштак опустился на матрас и сказал:
– Спать пора.
– А как уснуть? – спросила Ламис.
– Не знаю, но надо.
– Ты иди, отдохни.
– Я останусь здесь.
– Будь проклят этот день! Будь прокляты американцы! – проговорила Ламис таким тоном, которого раньше Муштак не слышал.
– Приехал доктор. Будур выжил, но лишился руки, – сказал он.
– Бедная Ясман. Будур инвалид, но он будет жить. А нашего Саида… – Ламис и Надия заплакали.
Муштак не стал успокаивать их, понимал, что это бесполезно. Он проводил Надию в ее комнату, прилег рядом с женой.
Ламис прижалась к нему и уснула.
А утром в кишлак заявилась целая делегация. На двух «хамви» прибыли трое афганцев без формы и двое американцев, майор и гражданский.
Машины остановились на площади у мечети.
К приезжим сразу же потянулся народ. Мужчины встали плотным кольцом, заставляя нервничать пулеметчиков на броневиках.
Вперед вышли военный и один из афганцев, как выяснилось – переводчик.
– Я майор Стив Дрейк, командир батальона. Мой патруль вчера был обстрелян с холма группой местных подростков, – проговорил военный.
Афганец быстро переводил его слова.
– Я, офицер армии США, заявляю, что подобные провокации недопустимы. Мне доложили, что вынужденным ответным огнем патруля были подстрелены двое подростков. Утром я узнал, что один из них скончался на месте, второй получил тяжелое ранение. Если вы ждете от меня извинений, то зря. Их не будет. Более того, я предупреждаю всех вас, что мои патрули и впредь будут реагировать на любые угрозы путем применения оружия. Надеюсь, вы усвоили, что я сказал. Ни одна попытка нанести урон армии США не останется без ответа. У меня все!
После американца вперед вышел один из афганцев и заявил:
– Я представитель правоохранительных органов. По факту нападения на американский патруль возбуждено уголовное дело. Чтобы не прибегать к жестким мерам, приказываю всем участникам вчерашней провокации сдаться властям. Обещаю справедливое расследование.
Обитатели кишлака молча смотрели на незваных гостей.
Представитель правоохранительных органов повторил свое требование.
Майор Дрейк усмехнулся.
Никто из местных жителей не проронил ни слова.
– Значит, по-хорошему не желаете?
Анвар рванулся было вперед, но мужчины удержали его.
– Хорошо, – сказал представитель правоохранительных органов. – В таком случае мы сами найдем провокаторов. Но наказание будет гораздо серьезнее, чем если бы они сдались в руки правосудия сами.
