А что мне было с ними церемониться? К американцам у меня были не самые тёплые чувства, так что жалеть я их не собирался. Жить здесь становится проще, если смотришь на всех в этой стране как на врагов. Очень удобно, нет никакой жалости. Нет, тут есть, конечно, хорошие люди, но трогать их я не собирался, для этого есть другие. Правильно говорили: Америка – страна преступников и негодяев. Это только сейчас они начали разбавляться разными людьми с европейского континента и островов.
Так вот развод на деньги должен был начаться с моего посещения судьи, который жил через две улицы от мэрии.
Изменив внешность и, вместо двух, повесив одну кобуру, я проник в дом судьи Герольда, который уже готовился отойти ко сну. Его лицо нужно было видеть, он минут десять не мог поверить, что я от Хоткинса и пришёл требовать с него освобождения Барроуза.
– Но я не могу, это просто не поймут, – растерянно ответил он, пытаясь рассмотреть меня, но лампа не давала такого освещения, чтобы это было возможным, да и шейный платок хорошо помогал остаться неузнанным. Голос я старался изменить, он был глубже, и слегка шепелявил из-за двух долек морковок за щеками.
Но меня это не волновало, и я продолжал требовать, демонстративно теребя рукоятку старого «ремингтона», пока не довёл судью.
– Мало того, что вы ворвались в мой дом, в мою спальню, так ещё так нагло требуете невозможного, – начал заводиться он.
Короче, я его реально достал. Повернувшись к выходу, я сказал:
– Мистер Хоткинс велел передать вам его пожелания здоровья, если мы не договоримся, – и спокойно кинул на пол развязанный мешок, из которого сразу же выползла рассерженная гадюка, которую я минут десять выводил из себя перед акцией.
Визг, который поднял судья, слышала, наверное, половина жителей далеко не маленького города. Информация подтвердилась, тот их панически боялся.
– Посмотрим, что будет дальше, – тихо пробормотал я себе под нос, наблюдая из-за угла одного из домов, как судью выводят на улицу под ручки. Судя по крупной дрожи, досталось ему немало. Перенапрягся бедняга, такой стресс. Появившийся шериф с помощниками разогнал зевак и быстро навёл порядок.
– Не думаю, что Хоткинс теперь получит помощь со стороны судьи, – задумчиво сказал я и, развернувшись, направился к коновязи, следующим был дом Хоткинса.
Несмотря на то, что изучил подходы к усадьбе, попасть внутрь я смог не так быстро, как хотел. Избавившись от внимания сторожевых собак куском мяса, я подошёл к заднему входу, которым в основном пользовались слуги, и проник на кухню, после чего направился к хозяину.
В доме было восемь человек: это сам вдовствующий хозяин, его отбившийся от рук сынок с подругой и пятеро слуг. Начав именно с них, я связал всех, включая напыщенного дворецкого, и направился к сынку, который спал в обнимку не только с местной путаной, но и бутылкой виски местного разлива.
Пережав девушке сонную артерию, я погрузил её в более глубокий сон и, хлопнув ладонью по лбу Хоткинса-младшего, тихо сказал:
– Улыбнитесь, вас снимает скрытая камера.
Ничего не понимающий спросонья парень открыл было рот, как я тут же сунул в него кляп. Он нужен был мне в сознании.
Оставив его в кровати, я направился к отцу, предварительно убедившись, что парень с девушкой хорошо связаны.
– Мистер Хоткинс. Мистер Хоткинс. Поля горят, – тихо бормотал я, тряся папашу непутевого сыночка за плечо. Видимо, это были самые страшные слова для него, так как проснулся он незамедлительно и, не успев прийти в себя, резко сел на кровати, ища ногами тапочки и быстро задавая вопросы:
– Что? Где? Почему?
– По кочану, – сказал я, стукнув его открытой ладонью по лбу.
Рука папаши незамедлительно метнулась под подушку.
– Не это ищете, мистер Хоткинс? – спросил я, показывая маленький женский револьверчик.
– Что нужно? – хмуро спросил он, рассматривая меня, но, как и в случае с судьей, у него это не особо получилось.
– Деньги, и немало.
– А если я откажусь?
– Сын… ваш сын у меня, – ответил я.
Хоткинс сломался не сразу, а, пару раз пытаясь порыпаться, всё-таки открыл свою кубышку. Денег было чуть больше пятнадцати тысяч, но я и не надеялся, что он наберет хотя бы столько. Главное – это два мешочка с золотым песком тысяч на тридцать, так что с этой стороны всё было в порядке.
Распрощавшись с хозяевами, которые так жарко обещали меня найти, бешено сверкая глазами, я тяжёлой, но уверенной походкой направился к стреноженному коню. Мне пришлось трижды сходить в дом, прежде чем я смог перетаскать все мешки с трофеями.
Въехав в город, я подъехал к конюшне судьи и завёл туда его коня, после чего стал снимать мешки с деньгами. По следам любой следопыт определит, чей конь тут был и куда направился. Пусть ищут и судью подозревают. Ха!
– Я смотрю всё прошло удачно? – неожиданно услышал я за спиной негромкий голос.
Обернувшись, я увидел, как при свете масляной лампы сверкнули патроны на ружейном поясе.
– Да, всё нормально. Вы были правы, он не успел сдать золото в банк, – ответил я, продолжая наблюдать за шерифом, не поворачиваясь к нему спиной. Золото кружит голову, и я прекрасно это понимал.
Шериф сразу всё понял, поэтому хмыкнув в усы, спросил:
– Тебя не узнали?
– Нет, всё нормально, три одежды, надетые на меня, прекрасно изменили фигуру, а голос было совсем не трудно изменить. Судья меня запомнил картавым молодчиком. А Хоткинс – ковбоем из Техаса, голос подделать было не трудно.
– Хорошо. Где моя доля? – спросил он, выходя на свет.
– Вот эти четыре мешка ваши. А эти два мои. Да, кстати, когда мне отдадут мои деньги за Барроуза? Должен же я предъявить жёнам, почему задержался.
– Да, судья уже дал разрешение на выдачу денег. Сразу дал, как только из своего дома вышел. Со змеёй, кстати, была хорошая идея, она его хорошо встряхнула.
– Старался. Тогда утром часикам к десяти я к вам. И кстати, нужно пустить слух, почему я тут задержался, – сказал я.
– Можешь не говорить, уже и так все знают. Такой наглый захват обсуждают все в городе, так что, весь город знает, что тебе пока не отдали денег, поэтому ты и задержался.
– Понятно. Как там Барроуз?
– Поет соловьем. Теперь Хоткинсу-младшему не отвертеться, да и судья на нашей стороне. Ничего об этой семейке слышать не хочет.
Глядя, как он закидывает последний мешок в небольшую двухместную повозку, я, повесив на плечо оба мешка и кивнув на прощание шерифу, скособоченной походкой направился к гостинице, где снял номер.
С мешками я, понятное дело, не стал подниматься в номер. Пройдя по ночному городу, я тихо прокрался к гостиничной конюшне, где стоял Черныш, и, спрятав мешки в соломе, по пристройке пробрался к своему окну и влез в номер, так же, как и вылез пять часов назад. После проводов жён я вернулся сюда и уж только потом отправился тайком проведать судью.
