Как и красноармеец, больной костянкой, Йося завалился набок. У Степана возникло ощущение, что это уже с ним происходило, что он оказался внутри повторяющегося кошмарного сна. Он подхватил Йоську под руки, тот пронзительно заорал и, похоже, потерял сознание. Степан ощутил под своими ладонями грубые лохмотья обгоревшей одежды и влажные пятна открытых ран. Теперь стало понятно, почему лицо Йоськи показалось ему неузнаваемым: бедолага был покрыт чудовищными ожогами.
Степан уловил боковым зрением красный огонек и без промедления упал на одно колено, вскинул ружье. Над головой с гулом прошлась огненная плеть, кроны трех стоящих в ряд деревьев вспыхнули. Кавказ – жеребец Йоськи – встал на дыбы и замолотил воздух копытами. Ружье рявкнуло дуплетом, Степан целил в вызывающий красный «глаз», но попал в колено на передней лапе механизма. Сверкнули искры, железяка пришлых нелепо затанцевала на пяти оставшихся лапах, пытаясь сохранить равновесие. Йоськин конь испуганно дернулся в сторону, но Степан успел поймать одной рукой поводья. Недолго думая, юноша запрыгнул в седло и ударил каблуками по гнедым бокам. Кавказ рванул, словно пущенная с тетивы стрела, замелькали с двух сторон стволы деревьев, сливаясь в одно серое полотно. Степан направил жеребца к фруктохранилищу; невзирая на предупреждения, он считал, что должен собственными глазами увидеть, что творится возле общинного дома. Фруктохранилище сияло, точно маяк, потерять из виду охваченное огнем строение было невозможно.
Сквозь листву просочились лучи холодного света. «Блюдце» неслышно плыло у Степана над головой, похоже, догнать жеребца летающей машине не составляло труда. Юный охотник заскрежетал зубами, затем судорожно дернул поводья. Кавказ перемахнул через груду гнилых ящиков и оказался в другом ряду. Степан снова двинул поводьями, жеребец заложил еще один крутой вираж. Теперь они мчали не вдоль рядов деревьев, а поперек – перепрыгивая через кустарники, пеньки, поваленные стволы или брошенную еще во времена колхоза рухлядь вроде древних плугов, трухлявых садовых лестниц и коробов.
Когда призрачный свет «блюдца» исчез из виду, Степан вывел жеребца на просеку, пересекающую сад по диагонали. Он знал, что надолго оторваться от «блюдца» ему не удастся, и что счет идет не на минуты, а на секунды. Но до фруктохранилища уже было не так далеко, как в начале пути…
И тогда впереди встала стена голубоватого свечения, на фоне которого прорезались отчетливо различимые силуэты. Нелепые красноглазые обрубки, суетливо частящие короткими лапками, – это механизмы. А за ними… люди? Степан заставил Кавказа поубавить ход, а сам подался вперед, привалившись к шее коня и до боли напрягая глаза. Нет, не люди. Высокие, с тонкими руками и ногами, с вытянутыми наподобие пасхальных куличей головами.
Пришлые собственной, так сказать, персоной.
Осмелились выбраться из «блюдец», чтобы собственноручно поучаствовать в охоте на людей, подышать дымом, смешанным с запахом человеческого страха и страданий. Значит, действительно, дело – труба. И ловить возле фруктохранилища больше нечего.
Подстрелить хотя бы одного гада для успокоения жажды мести, да в ружье патрона нет, конь гарцует, толком не прицелишься, а красноглазые механизмы все ближе и ближе.
Скрепя сердце, Степан развернул Кавказа и снова пустил его вскачь по едва заметной тропе, идущей поперек рядов. Придерживая поводья одной рукой, второй рукой, не глядя, Степка пытался перезарядить ружье. Он не был очень уж хорошим наездником и своего коня никогда не имел; сейчас приходилось жалеть и о том, и о другом. Кавказ пока слушался, но положиться на него Степан не мог. И, соответственно, не мог более чем на секунду отвлечься от поводьев.
Позади ярко вспыхнуло, протянулись во все стороны длинные тени. Накатила волна смолянистого жара. Степан прижался к шее Кавказа, бросил взгляд через плечо. Огонь преследовал по пятам, перепрыгивая с дерева на дерево, с куста на куст. Мгновением позже до него дошло, что это стреляют преследующие его механизмы. Но попробуй поразить цель, мчащую на приличной скорости по извилистой тропе, да еще постоянно прикрытую стволами деревьев.
Степан оставил попытки перезарядиться, забросил ружье за спину и наподдал каблуками по конским бокам.
– Но! Но! – кричал он в горячее, нервно подергивающееся ухо.
Стрекот насекомьих ножек за спиной смешался с гулом пламени, Степану казалось, будто за ним след в след катится, подминая деревья, огромная, как гора, каменная глыба. Если настигнет, то не оставит мокрого места.
Стена огня перегородила путь. Кавказ выдавил из себя то ли всхлип, то ли стон и метнулся в сторону, Степану снова пришлось уткнуться в пропитавшуюся запахом дыма и пота жесткую гриву, над головой юноши замелькали низкие ветви. Пара сучков чувствительно прошлась по шее и макушке. Жеребец тем временем отыскал пока еще не охваченный пожаром путь и, вытянув шею, рванул вперед.
Неожиданно сад остался позади. Окрест раскинулась освещенная дрожащим светом задымленная степь. После бешеной скачки среди деревьев простор подавлял, внушал чувство беззащитности. Не было здесь возможности ни спрятаться, ни запутать след. Впрочем, почему же не было?
– Пошел-пошел! – заорал Степан, направляя жеребца к реке.
Тут, конечно, Кавказ дал во весь опор. Куда было несуразным механизмам угнаться за жеребцом да на просторе? Степан оглянулся и преследователей не обнаружил. Сад застилала густая пелена, подсвеченная изнутри багровыми отсветами. Но ни красных «глаз», ни огненных струй, направленных ему в спину. Похоже, действительно оторвались…
Речка была близко, сквозь осточертевшую гарь пробивался запах воды. У крутого яра Степан заставил Кавказа сбавить ход. Вода блестела в метрах десяти внизу, глинистые склоны, густо поросшие вдоль кромки сухой травой, стискивали русло с двух сторон. То тут, то здесь выпирали известняковые скалы, точно дряхлые кости земли.
Степан шумно выдохнул и направил жеребца вниз. В тот же момент боковое зрение выхватило бело-синее пятно. Степка дернул головой и успел увидеть несущееся в его сторону «блюдце»: скругленный «нос» хищно опущен, за кормой полыхает яростное свечение, разносится над степью гул, словно от работающей с перегрузкой подстанции.
– Ч-черт… – обронил Степка обреченно. – Приехали.
Первый энергетический луч угодил в склон, Степан отшатнулся от ударившего ввысь фонтана из глины и пара. Второй попал в коня, отделив круп от туловища, подобно раскаленной гильотине. Жеребец не издал ни звука, его передние ноги подломились; Степана выбросило из седла, он перелетел через голову Кавказа и беспомощно устремился вниз вместе с грудами осыпающейся земли и с кровоточащими кусками, вырванными то ли из него, то ли из бедолаги-жеребца.
Глина, камни, потом – камыши, густая грязь и ледяная вода. Какое-то время из чувств работало лишь осязание. Затем холод унял боль и помог вырваться из цепких когтей беспамятства. Степан открыл глаза, уперся ладонями в выстеленное жирным илом дно, приподнялся над водой. Глубина в этом месте была около метра, чуть больше, чем в луже. Промок он до нитки, вода стекала струями со спутанных волос, заливала глаза, уши и рот.
