Еще был противогаз-«слоник», заляпанный черной вражьей кровью. Тоже пусть остается на всякий пожарный. Найти бы для него только сумку. А помимо сумки пригодился бы нож да что-нибудь из съестного. И одежду не помешало бы другую подыскать, а то эта – все в прорехах, точно у подзаборного оборванца.
Следовало заглянуть в пару домов, все приличные вещи местные жители уволокли за забор, но что-нибудь наверняка осталось. А ему сгодится и это «что-нибудь».
Застрекотали автоматы. Повертев головой, Степан понял, что стреляют не в роще, где остался дожидаться подмоги Лучко, а возле самой станицы. Причем били на этот раз не одиночными, как днем по бандитам, а длинными расточительными очередями, словно работали по противнику, приближающемуся плотным строем.
Степан обежал Дом культуры, спустился, придерживаясь за стволы и ветви деревьев, по крутому склону на ближайшую улицу. Вдоль просевших, оплетенных плющом заборов вела узкая, заросшая травой грунтовка. Этот путь выводил к старой свалке и котельной, за ними начиналась полоса колхозного недостроя, а дальше – поля.
Смущала непрерывная и даже какая-то исступленная стрельба. Похоже, возле станицы шел нешуточный бой. Из-за этого шума Степка не сразу уловил новый тревожный звук: приглушенный гомон и шарканье. В просвет между домами, сквозь стену бурьяна он увидел, что по параллельной широкой улице Мира в сторону поселения Старого Режима движутся толпы или, точнее, орды гротескных существ. Это были собратья тех уродов, полдесятка которых положили они с Лучко. Движение напоминало майскую демонстрацию, столь многочисленными были ряды. Вместо знамен, портретов вождей и лозунгов над головами покачивались копья и бердыши.
Степан шепотом матюгнулся и поспешил укрыться за ближайшим дощатым забором. Впрочем, если хоть одному уроду вздумается сунуть рыло на эту улочку, то забор не поможет. Нужно было убираться из Трудового как можно скорее и как можно дальше…
В следующую секунду Степана прошиб холодный пот. А вдруг близлежащие поля и окрестная степь кишмя кишат этими существами? А вдруг они – как муравьиное полчище, что может покрыть землю живым ковром? Имеет ли смысл в таком случае выбираться на простор?
Ветер предупредил об опасности. Характерный душок гниения и нечистот трудно было не узнать. Уроды приближались со стороны Дома культуры.
Степка перемахнул через забор, от шествия по улице Мира его отгораживал сарай, чьи двери оказались гостеприимно распахнутыми. Затаившись во тьме среди старых ведер, рассыпанного угля и погрызенных крысами мешков, Степка наблюдал сквозь щель в стене за происходящим на улице. Вот, повторив маневр Степана, по склону на дорогу спустилась пара уродов. Неприятным сюрпризом стало то, что одно из существ было вооружено винтовкой Мосина с примкнутым штыком. Уроды принялись озираться и шмыгать носами. Пока один из них – крупный, настоящий верзила, с винтовкой – по-птичьи крутил головой, второй – мелкий, вооруженный ржавыми топором – упал на четвереньки и принялся обнюхивать траву. Степан перехватил рукоять пистолета покрепче. А затем его взгляд упал на старые вилы, подвешенные на стене под самым потолком.
Что-то с ревом взрезало воздух, грянул взрыв. С потолка посыпалась труха, и, как назло, – в глаза. Степан замотал головой, силясь проморгаться. Когда он снова выглянул наружу, то оба урода уже перебрались через забор и теперь вглядывались, подергивая рылами, в темноту за порогом сарая. Первым пошел мелкий, он скалил крысиные зубы и нервозно поигрывал топором. Верзила же застыл с винтовкой посреди двора.
Степан выпрыгнул из темноты, ударил мелкого в горло вилами, пихнул его спиной на штык винтовки верзилы, затем ушел с линии возможного выстрела вбок. Но верзила не стал стрелять через своего приятеля, он задергал «мосинкой», пытаясь выдернуть застрявший между ребер мелкого штык. Степан воспользовался шансом и набросился на верзилу с голыми руками. Сбил урода с ног – существо оказалось неустойчивым из-за асимметрии туловища, – навалился сверху и вцепился в липкое от пота вражеское горло обеими руками.
Он лежал на земле лицом к лицу с существом, до боли в мышцах и костях сжимал подергивающуюся глотку, ощущая, как пальцы продавливают плоть, а сам думал лишь о том, что более мерзкого отродья видеть ему за всю жизнь не приходилось. Не лицо – а морда, сплошь заросшая розовым диким мясом и бугрящаяся опухолями. Не глаза, а два гнойника в складках тухлого мяса. Не рот, а помойка, ощерившаяся острыми осколками зубов. Неужели это «продукт» базы по переделке людей, организованной, по словам покойного деда Бурячка, в Ростове? Тогда понятно, почему по Ростову долбанули ядерной боеголовкой… Жаль, что не всех уродов накрыло, очевидно, немалая часть разбежалась и поперла, словно саранча, во все стороны. Да – словно голодная и очень злая саранча.
Верзила хрипел и разевал пасть в беззвучном крике. Он принялся колотить кулачищами Степана по спине, потом ударил в ухо, а затем, лишившись сил, взялся царапаться.
Степан же зажмурился, чтоб не видеть страшных корч, и продолжал душить. А вдали продолжали грохотать выстрелы и от взрывов содрогалась земля. Оставалось только надеяться, что это казаки применяют против нечисти крупный калибр и реактивные гранатометы, а не наоборот.
Когда верзила перестал дергаться и обмяк, Степан, наконец, разжал пальцы. Прошло всего-то несколько минут, но в его восприятии эта изнурительная борьба тянулась не меньше часа. Но вроде бы все прошло тихо. Только теперь шея в царапинах и в ухе звенит.
Он подобрал «мосинку» верзилы. Оружие было неопрятным, жирным на ощупь, но винтовка есть винтовка. Когда Степка жил в Каменской общине, у него помимо охотничьей двустволки тоже была «мосинка», но она сгорела вместе с фруктохранилищем. Ржавый топор мелкого уродца он тоже сунул за пояс – пригодится.
Затем Степка затащил трупы в сарай, накрыл их пустыми мешками. Выглянул наружу: уже совсем стемнело, но в стороне станицы сияло багровое зарево. На окраине Трудового фыркнуло и взревело: огненная стрела пролетела по дуге над брошенными жилыми кварталами, над парком, Домом культуры, дубовой рощей и врезалась в холм, на котором находилось поселение Старого Режима.
История повторялась, где появлялся он, туда приходили смерть и разрушение. Не имело значения, в каком виде: с окруженными неоновым сиянием «блюдцами» или с полчищем богомерзких уродов, вооруженных чем попало: от самых примитивных луков до реактивных систем залпового огня.
Бежать надо было! В степь! Подальше от людей!
Эта самая первая мысль, пришедшая ему в голову сразу после встречи с умирающим от костянки красноармейцем, похоже, была единственно верной.
И сколько людей лишилось жизни лишь потому, что он не послушался голоса разума, а действовал как сопливый мальчишка!
Но стоять и корить себя было не самым удачным решением, учитывая, что по улице Мира все еще тек поток вооруженных нелюдей. Количество уродов уменьшилось, но их все равно было слишком много для одного юного бойца, находящегося не в лучшей форме.
Послышался низкий натужный рокот. В небо всплыли огни: с поля за Трудовым стартовало «блюдце». Летательный аппарат, двигаясь на малой высоте, развернулся над окраиной. Степан, прижавшись спиной к стене сарая, наблюдал. Таких «блюдец» он еще не видел, не было неонового сияния, не было изящных обводов. Огромная металлическая калоша, казалось, состояла из собранных на сырую нитку частей, многие из которых принадлежали раньше машинам людей. Эта конструкция покачивалась над домами, заунывно скрипя всем корпусом.
