Договорив, Стариков вдруг спохватился:
– Ты, вообще, как? Не очень хорошо выглядишь, может, вызвать пару «пилюлькиных»?
Врач действительно бы не помешал, но Степан отмахнулся:
– Потом! Потом «пилюлькины», отец. Контузило слегка, но ничего, – я живучий. Еще столько надо рассказать! Батя, я так рад тебя видеть!
– А как я рад! – Полковник положил здоровую руку Степке на плечо. – Я столько раз мечтал, что снова увижу тебя и маму… Понимаешь, с вами никак нельзя было связаться! – проговорил он так, словно просил прощения. – Я надеялся, что пришлые не тронут маленькие села, по крайней мере – пока не тронут. Оставалось только верить и ждать, что когда-нибудь мы освободим юг и я найду вас живыми и невредимыми… И вот тебя я нашел.
– Я сам нашелся, – поправил отца Степан. – Ты знаешь, что я встретил умирающего от костянки красноармейца? Наверное, это был один из ваших конных разведчиков, я видел похожих здесь.
– Да, мне доложили, – деловито ответил полковник. – Надо заметить, что твоя информация наделала немало шума.
– Надо же! – Степка сделал вид, будто удивлен. На самом деле он давно привык, что всякое упоминание о мертвом всаднике и о его роковых кодах приводит к очередному не очень приятному повороту событий. – Знать бы – из-за чего этот шум.
– Всему свое время, – загадочно понизил голос отец. – У меня будешь служить?
– Конечно! – без раздумий ответил Степан. – Где скажешь, там и буду служить. Я сюда рвался, чтобы пришлых бить. Кстати, – он посмотрел на дверь, – слышал, будто со мной какие-то «поляки» собирались поговорить.
– «Поляки»? – Старший Стариков рассмеялся. – Считай, что я здесь – главный «поляк».
Степка сделал непонимающее лицо, а отец пояснил:
– Так за глаза называют сотрудников СМЕРПШа. – И, видя, что сын так и не уловил суть, добавил: – Ну, СМЕРПШ, Степа. Пш-пш-пш – почти по-польски. Мы, само собой, на «поляков» не обижаемся…
– Батя, а что тогда такое СМЕРПШ?
Степан сидел на земле, одной рукой он прижимал к животу котелок с теплым гороховым супом, а второй орудовал оловянной ложкой. Суп из полевой кухни был вкусным, наваристым, в гуще попадались волокна говядины. После нескольких дней, проведенных впроголодь или на консервах, Степан откровенно наслаждался едой.
Вокруг кипела работа. Солдаты рыли окопы, сооружали предмостные укрепления, закапывали танки. Гудели мощные моторы, чавкала грязь, слышались энергичные голоса. Степке было велено бездельничать. Точнее, ему был назначен постельный режим. Но как он мог валяться на боку, когда жизнь его, наконец, вышла из крутого пике? Нежданно-негаданно он оказался на фронте. На настоящем фронте, почти как в Великую Отечественную, только война теперь еще более страшная, и от победы в ней зависит существование всего человечества.
Несколько раз на низкой высоте пролетали вертолеты «Ми-1». Одинокое «полублюдце» медленно проплыло над Доном, подняв на воде рябь. Буксирный катер тянул паром, груженный боевыми машинами; своим усердием маленькое речное судно напоминало муравья, в одиночку волокущего прутик.
Лавируя между солдатами и зарываясь членистыми лапками в грязь, деловито пробежал красноглазый механизм-охотник. На его округлом боку была нарисована советская звезда, а под ней выведено чьей-то хулиганистой рукой прозвище – «Окурок». На тупом рыле прямо под красным глазом для полного набора дорисовали оскаленную пасть.
Отцу сейчас было не до него. Но это и понятно: отец возглавляет СМЕРПШ Второго Южного Фронта. А это – куча организаций, служб и отделов. Но Степка не чувствовал себя обиженным, не маленький – нянька не нужна. Главное, что батя жив. Главное, что он сам окажется при деле, причем – серьезном. Его зачислят в одно из оперативных подразделений СМЕРПШа! Он будет охотиться на пришлых, засланных в тыл, на замаскированных лазутчиков и диверсантов. Потому что СМЕРПШ означает Смерть Пришельцам! Смерть проклятым прилетенцам и предателям-людям, добровольно сотрудничающим с врагами человечества!
Смерть гадам! Смерть разорителям земли донской! Смерть убийцам!
Степка сытно рыгнул, поскреб ложкой по дну, потом поднялся, пошел к реке, чтобы помыть котелок.
Немного смущало, что ему не выдали форму. Одетый в прожженный комбез авиамеханика, он выделялся в толпе и привлекал удивленные и настороженные взгляды. Пока он был чужаком. Но Степан не сомневался, что это – временное. Да и все заняты, некогда дружбу водить. Только он вроде как на лечении.
Степан отнес котелок на кухню, сунул ложку за голенище сапога и осмотрелся, раздумывая, что делать дальше. Вечерело, однако интенсивность работ не снижалась. Одна смена отдыхала, вторая вкалывала в поте лица, третья была на построении, после которого солдат также ждала работа. Плацдарм расширялся и обрастал фортификационными сооружениями.
В конце концов, Степка решил найти Людмилу. Где ее искать – непонятно, но начинать следовало с госпиталя. Наверняка она заходила проведать раненых Кузнеца и Икара, и там можно будет отыскать ведущую к ней ниточку. Да и мужиков проведать не мешало бы. Он слышал, что днем обоих морпехов прооперировали. Имелись шансы, что морпехи поправятся.
Он откинул полог палатки полевого госпиталя с послеоперационными больными. В нос пахнуло лекарствами, Степан с детства ненавидел этот дух. Сразу вспоминался сельский медпункт, унылые очереди у его порога, монотонные пересуды стоящих в них бабушек. Как было скучно и тягостно… Сколько нужно было времени потратить, чтобы в результате получить болезненный укол в зад или противную микстуру.
Поскольку активные боевые действия еще не начались, госпиталь не был загружен работой. Занятыми оказались три койки: на них, отделенные друг от друга ширмами, лежали Икар, Кузнец и какой-то бедолага из инженерных войск, сломавший ногу во время переправы. Два медика – высокая худая женщина лет сорока пяти с собранными в тугой пучок волосами и молодой человек крепкого телосложения – играли в шахматы, сидя за столиком у дальней стены; когда Степка вошел, они одновременно повернули к нему головы.
– Я к ребятам, – сказал Степан, переминаясь с ноги на ногу. Людмилы в госпитале не было, а он надеялся ее увидеть.
Медики не ответили, снова переключили внимание на доску.
Икар спал, приоткрыв воспаленные губы. Под неплотно сомкнутыми веками рывками двигались глазные яблоки. Кошмары, видимо, мучили. Степка прошел мимо на цыпочках.
Кузнец лежал на животе, закопавшись подбородком в подушку. Морпех сосредоточенно глядел на серое перышко, которое он цепко держал щепотью татуированной руки.
– Здоров… – робко поприветствовал его Степка. – Как ты, дядя Ваня?
Кузнец скривился, мол, лучше не спрашивай. Спина, шея и голова – в бинтах. А о том, что под бинтами творится, – и думать не хочется.
– Я… – Степан покосился на склонившихся над шахматной доской медиков. – Ты прости, что я там замешкался. Если бы не я…
