– Слушай, заканчивай, – перебиваю его.
Я знаю Мишу без малого восемь лет, и впервые вижу, чтобы он вот так юлил. Слишком честный и справедливый для таких слабостей. А теперь я его почти не узнаю. Новый мир – новые правила. Люди не меняются, но могут сломаться. Молюсь, что это лишь минутная слабость, и мой друг скоро ко мне вернётся.
Лицо Михася меняется – с него словно спадают чары наваждения, и он порывисто кивает:
– Да. Предлагаю их кинуть.
Ну, вот, так-то лучше. Узнаю старого Михася.
– Хорошо, – отвечаю, и вынимаю из недр багажника упакованный в целлофановый пакет новенький жёлтый плащ. – Думаю, я знаю, как это сделать.
09:40
Мы входим в прихожую под звуки приглушенного девчачьего смеха. Из гостиной слышно, как хозяйки дома спешно собирают вещи: хлопают дверцы шкафчиков, шелестят пакеты, вжикают застёжки-молнии. Обстановка царит явно приподнятая.
Подавляя в себе любые мысли, способные пошатнуть мою решимость, веду Михася по коридору. Открываем дверь и входим.
Девушки даже не замечают нашего появления, настолько заняты. На полу лежит устрашающих размеров чемодан, в отсеки которого они запихивают свёртки и пакеты, сваленные на столе.
– Агр-р, – говорю я, вытягивая вперёд руки. – Мозги-и-и…
Все трое вздрагивают и поворачиваются к нам.
– Евка! – кричит Саша, шлёпая подругу по плечу. – Ты чо, овца, дверь не закрыла!
Щеки Евы вспыхивают, она выпрямляет спину и неуклюже улыбается:
– Ой, забыла… Спешила очень. Думала, без нас уедете.
Клак! – словно ножом по стеклу чиркнули.
Почти слышу, как скрипят у меня за плечом зубы Михася.
– Да куда они теперь без тебя! – пытается пошутить Саша. – Ты же у нас Рэмбо в юбке.
Краем глаза отмечаю Евин «Иж», приставленный к стенке. Интересно, заряжен ли он?
– Девочки, это Миша, – Ева указывает пальцем на Михася, – он приехал в другой машине, я вам рассказывала. А ты друзьям тоже про нас рассказывал?
Она одаривает меня многозначительным взглядом, и я понимаю, что Саше с Лилит велели держать язык за зубами.
– Ты это про ваш вечерний стриптиз? Нет, только фотки показывал.
Шутка удалась – гостиная взрывается смехом. Даже изуродованные губы Лилит искривляются в улыбке.
– Слушай, Ев, на пару слов, – я указываю глазами на спальню, в которой ещё пару часов назад мы застали зарёванную Сашу, решившую, что её пришли убивать.
Ева отрывается от сбора вещей, взгляд настороженный:
– Да, конечно.
– Секретничаете? – кокетливо подмигивает мне Саша, словно мы не ружьями ей угрожали, а предлагали выпить на брудершафт.
Да уж, они с Евой – альфа и омега. Наверное, только такие и притягиваются.
Втроём входим в спальню, и Михась прикрывает дверь.
Ева выжидающе смотрит на меня, не решаясь заговорить первой.
Протягиваю ей жёлтый пакет:
– Твой плащ. Как и обещал. Ружьё тоже твоё. Патроны и кое-что из амуниции – нож, фонарик, фляжка – я оставил в прихожей. Собирай вещи и уходим.
Она уже поняла, к чему дело клонится – по глазам видно, но понять и поверить не всегда получается сразу.
– Мы и так собираемся…
– Неверный выбор местоимения. Не «мы», а «я». На твоих подруг уговора не было.
Лицо Евы вздрагивает, как от пощёчины. Глаза подёргиваются маслянистой плёнкой – первый признак подступающих слёз. Она отходит от нас на два шага, отрицательно качая головой, не желая примириться с действительностью.
– Мы договаривались на всех… ты обещал всех…
– Нам помогала только ты. Ты заработала свой плащ, никаких вопросов. Они – нет.
Моя рука продолжает висеть в воздухе, сжимая пакет с плащом. Снова предлагаю его Еве, но она бьёт по нему кулаком. Пакет шлёпается на пол, точно больная циррозом медуза.
– Мы договаривались на всех! – с горечью вскрикивает она. Глаза полны слёз, и на сей раз она не сможет их удержать. – Я сказала «возьмёшь нас всех» и ты сказал «хорошо»! Ты сказал «хорошо»!
Если бы не Михась, я бы напомнил ей, что слова, сказанные под дулом карабина – не самый лучший аргумент, чтобы апеллировать к моей порядочности. Но мы ведь решили, что с порядочностью нам отныне не по пути. Так будем придерживаться плана.
– Неважно, что я сказал. Главное, что я сделал. Я принял тебя, и только. Точка.
Её губы бледнеют, к лицу приливает кровь. Два шарика слёз прочерчивают на щеках тонкие блестящие полосы. Ну, наконец-то.
– Ты подлец! – в отчаянии она пинает ногой пакет с плащом, и тот закатывается под шифоньер. – Ты же знаешь, я не могу их бросить!
– Я тебя и двух дней не знаю. Без понятия, что ты можешь, а чего нет…
Она порывисто приближается ко мне, и её распухшее от слёз лицо зависает в нескольких сантиметрах от моего. Слёзы текут из глаз беспрерывно, словно кто-то подаёт их через крохотные трубочки; на подбородке собралась внушительных размеров капля, которая так и норовит сорваться вниз.
– Ты ведь поэтому оставил патроны и амуницию в прихожей? Ты знал, что я не поеду!
Здесь она меня подловила… Ума ей не занимать, что уж.
Беру пример с Михася:
– Да. Знал.
К чему юлить? Очень скоро мы расстанемся и никогда больше не встретимся.
– ПОШЛИ ВОН!
Меня обдаёт брызгами слюны вперемешку со слезами. Не самый приятный коктейль.
Ева толкает меня в грудь ладонями, да так сильно, что если бы не стоящий позади Михась, я бы точно упал.
– ПОШЛИ ВОН! СУКИ! ТВАРИ! ПРЕДАТЕЛИ!
– Пошли, Макс, – слышу над ухом напряжённый голос Михася.
Открываем дверь и, осыпаемые проклятиями Евы, вываливаемся в гостиную. Стараюсь не встречаться взглядом с Сашей и Лилит, но периферическим зрением отмечаю выражения их лиц. Напряжённые. Оскорблённые. Ненавидящие.
Да, ненависть определённо преобладает над остальным. Воздух ею буквально пропитан. Возможно, я не самый приятный парень на земле, но меня ещё никто никогда так не презирал.
– Уходим, уходим, – шепчет Михась.
«Иж» у стены явно не даёт ему покоя – больно ловко Ева с ним управляется. А может, он тоже чувствует на себе эту всепоглощающую ненависть? Если бы эмоции могли причинять физический вред, нас бы сейчас стёрло в порошок.
Выходим на улицу и, стараясь контролировать скорость движения так, чтобы свести степень своего позора к минимуму, шагаем к «Ниссану». Однако уже через несколько секунд не выдерживаем и практически одновременно пускаемся бежать.
