– Макс, – Ваня трясёт меня за плечо. – Эй, слышишь?
– Что?
– Я говорю, берём Женьку и уходим отсюда. Смотри, небо опять затягивает. Скоро на запах крови сбегутся другие.
Я поворачиваюсь к Арту. Тот ещё не отдышался, на лбу и шее выступают капельки пота. Лицо снова приняло зеленоватый оттенок, предвещающий близкий обморок. Широко раскрытыми глазами он смотрит на Женю, который то ли спрашивает, то ли констатирует: «Меня укусили. Меня укусили? Меня укусили. Меня укусили… Меня укусили?»
– Приведи Михася и Виталика! – почти кричу.
Арт кивает и исчезает. Опускаюсь на колени перед Женей.
– Ты сможешь идти? Надо грузиться в «Хаммер».
Брат вздрагивает, как от пощёчины, глаза лихорадочно сканируют меня сверху донизу. В какой-то момент мне начинает казаться, что он меня не узнает.
– Максим, – наконец, произносит он. – Меня укусили.
– Да, я знаю.
Его губы искривляются, и глаза тут же наполняются слезами. Он отнимает руку от предплечья и осматривает перемазанную кровью ладонь, словно хочет убедиться, что это настоящая кровь, а не вишнёвый сироп. Сжимает ладонь в кулак, разжимает, снова прикладывает к ране, снова отнимает и подносит к глазам, рассматривает, растирает алую маслянистую жижу в пальцах. Слезы текут по щекам, губы дрожат. Воздух поступает в лёгкие короткими лихорадочными глотками.
– Макс! – стонет он. – Мне конец! Вот твари, вот твари!
– Успокойся, дай посмотреть…
Он с готовностью позволяет мне исследовать рану, словно надеясь, что у меня в кармане спрятана волшебная палочка, которая позволит одним взмахом все исправить.
В непромокаемой ткани плаща чуть повыше локтевого сгиба виднеется несколько дырочек. Прокусы нарушили целостность полиэстерового волокна, и ткань вокруг отверстий покраснела от пропитавшей её крови.
– Ну, что там? Что там?
– Пара-тройка ранок. Не очень глубоких – кровь почти не сочится.
Невзирая на колотящееся где-то в висках сердце, мой голос звучит довольно спокойно. Пожалуй, даже слишком спокойно, потому что следующий вопрос брата едва не разрывает то, что ещё бьётся в висках:
– Как думаешь, я заразился?
Отвечаю почти без паузы:
– Нет, вряд ли.
Слова – ветер. Так почему бы ему не подуть немного, раз уж хуже от этого никому не станет.
Женя разражается лающим хохотом.
– Не неси херни! – говорит он, отсмеявшись. – Я заразился, сто пудово! Я чувствую…
Мой брат с самого детства отличался крайней степенью внушаемости. Начав думать о чём-то, он мог убедить себя в чём угодно – как в плохом, так и в хорошем смысле. Сейчас он «накручивался» в плохом, а значит, почувствует симптомы раньше, чем они проявятся. Кажется, в медицине это называют эффектом ноцебо.
– Перестань! Возьми себя в руки!
Как обычно бывает, от этих слов ему становится ещё жальче себя, и он принимается плакать уже в голос.
В этот момент к нам подбегают Михась, Арт и Витос. Последний ещё не отошёл от схватки с «прокажённым» и вынужден опираться на плечо брата. Михась смотрит на нас горящими глазами. В одной руке у него дробовик, вторая сжимает ручку алюминиевого чемоданчика.
– Макс, что… – начинает он, но я обрываю его:
– Думай как хочешь. Делай что хочешь. Но открой этот чемодан сейчас же!
13:05
Искать подходящее убежище нет времени, поэтому Арт с Витосом, вооружившись ружьями, выходят патрулировать дорогу.
Я снова наклоняюсь к Жене:
– Побудешь тут один? Я буквально на пять минуток.
В ответ тот только кивает, поджав губы. Слёзы выкатываются из уголков глаз и исчезают в заросших висках.
Я поднимаюсь с колен на ноги, и голову пронзает раскалённый добела гвоздь. Острый пароксизм боли простреливает от темени до шеи, во рту появляется привкус меди. Охнув, я отшатываюсь назад и опираюсь на бампер зелёного «Вольво», чтобы не упасть.
– Всё нормально, брат? – Ваня подхватывает меня под локоть, бросает тревожный взгляд на перебинтованную голову.
– Я в порядке. Закружилось немного…
Это ложь. Я вовсе не в порядке. В моем мозгу кто-то устроил фейерверк – ещё несколько вспышек поменьше простреливают височные и лобную доли. Перед глазами снова плывут пятна, меня душит тошнота. Трясущейся рукой вынимаю из кармана блистер «пенталгина» и проглатываю две таблетки. Мне бы сейчас чего-нибудь позабористей. Пара дорожек кокаина была бы в самый раз.
– Открывайте чемодан! Скорее!
Ваня оставляет меня и присоединяется к Михасю. Тот водрузил серебристый чемоданчик на широкий капот такого же серебристого «Мерседеса» (отчего оба слились в единое целое), припаркованного следом за «Вольво», вынул из кармана клочок бумаги с кодовым деревом и зачем-то его разглядывает. Этим утром он встал пораньше и, пока мы завтракали, успел проверить ещё с пятьдесят комбинаций. Осталось каких-то восемьсот…
– Нет времени перебирать, – говорю я, подковыливая ближе.
Острые болевые вспышки сменились пульсацией, иррадиирущей по шее в спину.
– Что в чемодане? – спрашивает Ваня.
– Это мы и пытаемся узнать, – отвечает Михась, пряча бумажку обратно в карман.
– А чо тут пытаться!
Ваня снимает с плеча «Сайгу» и отстёгивает рожок-магазин. Удостоверившись, что все патроны внутри пулевые, поднимает карабин в воздух и выстреливает тот, что остался в патроннике. Тишину улицы оглашает трескучий хлопок. Невидимая пуля пронзает мою голову, и я вздрагиваю от боли.
Виталик и Арт настороженно всматриваются в нашу сторону. Ваня показывает им большой палец: «ложная тревога».
– Не вздумай, Вано! – кричит Михась, заслоняя собой капот «Мерседеса».
Ваня пристёгивает рожок обратно, вопросительно смотрит на меня.
Возникает пауза, во время которой мы слышим частое, с присвистом, дыхание Жени, перемежающееся всхлипами.
– Макс! – зовёт он меня. – Макси-им! Мне плохо!
– Сейчас, подожди чуток! Михась, отойди от чемодана.
– Макс, это тупо. Он там всё разворотит.
Ох, как же болит голова… Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не надо спорить…
– У тебя есть предложение получше?
– Нет… но… можно попробовать сделать аккурат…
– Максим, мне плохо!
– Отойди от чемодана!
Ваня бесцеремонно отодвигает Михася от капота:
– Михась, свали, пожалуйста, пока я тебе жопу не отстрелил.
Миша одаривает того полным презрения взглядом, говорящим: «в другой ситуации мы бы с тобой поговорили иначе», но уступает и отходит в сторону.
