– Этой штучке кабздец… – заключает он чуть виновато. – У нас нечем колоть, Макс. А до ближайшей аптеки неизвестно сколько.
Я чувствую лихорадочное верчение глазных яблок в глазницах, пока горящий адским пламенем мозг пытается найти решение проблемы. Каждое движение глаз отдаётся болью – всё равно что пилить смычком по оголённым нервам.
– Чемодан с медикаментами! – вдруг осеняет Ваню. – Вдруг он ещё в «Хаммере»?
– Спасибо… – хрипло благодарю его.
– За что?
– За то, что не дал моей башке взорваться. Тащи сюда шприцы.
Ваню убегает на дорогу, а я ловлю на себе неодобрительный взгляд Михася.
«Что ты собрался колоть и кому?» – этот вопрос читается на его лице, и я благодарен ему лишь за то, что он не озвучивает его. Потому что ответа у меня нет.
Мы ожидаем Ваню в тягостном молчании, слушая надрывное дыхание Жени, от которого мне самому становится труднее дышать. Наконец возвращается Ваня с упаковкой двухкубовых шприцев.
Присоединив иглу, вынимаю из кожаного патронташа зелёную ампулу, пробиваю мембрану в крышке и втягиваю в шприц всё до последней капли.
Снова поворачиваюсь к Жене:
– Думаем, это лекарство. Но полной уверенности нет.
– Уверенности нет никакой! – не выдерживает Миша. – Мы вообще не знаем, что это такое. Макс, не гони!
Смотрю на Женю. Времени у того совсем чуть-чуть: сквозь красную, точно ошпаренную, кожу просвечивают тёмно-серые вены. Минуту назад этого не было.
– Михась, не лезь! – рявкаю я.
– Да, – вторит мне брат, – мы сами разберёмся. Максим, давай…
Но Михась и не думает сдаваться:
– Нет оснований считать, что это лекарство! Это может быть что угодно!
Меня снова мутит. Рвотная масса устремляется вверх по пищеводу, но в последний момент мне удаётся сдержать её и глотательным движением отправить обратно в желудок. Боже, как болит голова…
– Есть, – слабо возражаю я.
– Обоснуй, – упорствует Михась. – Не то я заберу шприц.
Обессилено роняю голову на грудь. Бороться с ним у меня нет ни сил, ни желания.
– Ладно. Вспомни водителя грузовика. Почему, по-твоему, он направил машину в стену? Да потому, что не мог ехать дальше! Его отрубило прямо на ходу, потому что он уже был заражён. Но кто станет пускать «прокажённого» за руль военного грузовика, будь он хоть трижды Шумахер?
Говоря это, я поворачиваю шприц иглой вверх и несколько раз щелкаю по нему ногтем, чтобы в маслянистой жидкости не осталось ни одного пузырька.
Михась хмурит лоб:
– Хочешь сказать, он принимал лекарство?
– Скорее всего, – я выдавливаю поршнем воздух до тех пор, пока из кончика иглы не вырывается тонкая струйка дурно пахнущего вещества. – Вспомни слова генерала: водителя можно было спасти. Он был на препарате, но ещё не прошёл полный курс. Возможно, этим утром он не успел или забыл принять дозу. Недобитый вирус вырвался на свободу, атаковал мозг и – бац! – привет, стена.
Михась молчит, обдумывая мои слова. Пользуясь моментом, я принимаю от Вани кусочек смоченной в спирте ваты и склоняюсь над Женей.
Тот смотрит на меня, как, возможно, когда-то смотрел на Иисуса Лазарь. Смысл нашего спора неясен ему, но он на моей стороне. Просто потому, что, в отличие от Михася, мне есть что предложить. И это что-то у меня в правой руке.
– Женя, я хочу вколоть тебе это, – я указываю на шприц. – Оно может спасти тебя, а может убить. Ты понимаешь меня?
Болью охвачена уже не только голова – агонизирует всё от живота и выше. Грудь, спина, плечи, шея. Даже дышать больно. Только бы не рухнуть в обморок, только бы продержаться ещё несколько минут. Это всё, чего я прошу.
– Да, – отвечает брат. – Максим, это правда? То, что ты говорил про водителя?
Господи, он хочет гарантий! Если он надеется, что они припрятаны у меня в левой руке, то зря. Там только пот и грязь.
– Правда. Но это всего лишь предположения.
– Коли! – кивает он. – Коли, я согласен!
– Повернись набок, расстегни джинсы и заголи полужопие.
Женя покорно выполняет, что велено. Когда он стягивает джинсы, я замечаю, как сильно дрожат его руки. На сей раз не от лихорадки, а от страха. Страха, с которым каждый вечер засыпают больные на терминальной стадии рака. Страха, с которым получают наркоз перед открытой операцией на сердце. Это – страх не проснуться, не увидеть завтрашний день.
Мы не знаем, как Женя отреагирует на лекарство. Отключится или будет бодрствовать, почувствует лёгкое недомогание или будет выть от боли, умоляя пристрелить его. И Женя этого не знает. Всё, что он сейчас знает – это всеобъемлющий, неописуемый, животный страх. И мы знаем только это.
Руки дрожат. Игла пляшет из стороны в сторону. Кое-как смачиваю кожу на ягодице спиртом, потом коротким движением вонзаю иглу. Стараюсь вводить препарат как можно медленнее, но не думаю, что Женя чувствует хоть какую-то боль. Сейчас у него в крови столько адреналина, что его можно оперировать на живую – никакого наркоза не надо.
Столбик зеленоватой жидкости укорачивается миллиметр за миллиметром. Михась с Ваней наблюдают за процессом молча, стараясь не производить вообще никакого шума, точно присутствуют при некоем таинстве. Наконец, шприц опустошён, и я вынимаю иглу. Прикладывают вату и помогаю натянуть джинсы.
Женя снова переворачивается на спину. Глаза превращаются в блюдца, дыхание замедляется. Из ноздрей опять начинает течь кровь.
«Заразная кровь» – напоминаю я себе.
Когда я делал укол, об этом даже не думал.
Ноги брата начинают извиваться в судорогах, так что мне приходится прижать их коленями к земле.
– Максим, это меня вылечит? Это меня вылечит? – бесконечно повторяет он.
У него бред. Прикладываю ладонь ко лбу – он весь горит.
– Вылечит.
– Меня это вылечит? Меня это вылечит?
Ваня наклоняется, чтобы придержать ему руки – тот уже вовсю возит ими по земле.
– Надо убираться отсюда, – говорит Михась. – Нас ожидает тяжёлый день.
«И ещё более тяжёлая ночь», – думаю я, но оставляю свои мысли невысказанными.
Кажется, на сей раз Михась благодарен мне.
17:50
Последующие четыре часа проходят, как в аду. Они сменяются периодами покоя – когда Женя проваливается в забытьё, и периодами мучений – когда он приходит в себя. В такие моменты он постоянно кричит и плачет, а мы успокаиваем его. Это всё, что мы можем сделать. Сейчас его организм один на один с вирусом, и неизвестно, кто выйдет в этой схватке победителем. Нам остаётся лишь надеяться и молиться.
