Михась с Витосом пригнали две новые машины: почти новый «Ниссан Джук» и «Део Нексия» с таксистскими «шашечками» на бортах. Саша и Лилит распределили оружие, патроны и вещи первой необходимости по багажникам с расчётом на две самостоятельные группы, если вдруг придётся экстренно разделяться. Позаботились и о горючем: оба бака заправили «под пробку». Поступает предложение выделить час после обеда на чистку оружия, дабы встретить последний день в Ростове во всеоружии, так сказать. Предложение поддерживается единогласно.
Спустя пять минут обсуждения примерный маршрут готов, и мы решаем вызвонить Вано. Для лучшего приёма Михась подходит к окну и включает рацию. Пока он налаживает связь, мы доедаем остатки ужина в приподнятом настроении. Прилив сахара в крови стимулирует выработку серотонина, и на лицах присутствующих появляются улыбки. Слышны шутки и смех. Не смеёмся и не улыбаемся только мы с Евой. Мы знаем, каков срок жизни у всей этой идиллии, а избыток знаний, как известно, плохо уживается с оптимизмом.
Наконец, сквозь треск помех и неустанные «приём-приём» Михася, прорывается голос Вани. Мы затихаем, прислушиваемся.
Сначала до нас доносятся только обрывки фраз – они с Михасем пытаются говорить одновременно, и из этого ничего не получается. Потом Михась замолкает, давая возможность собеседнику проговорить первым.
«Вы уже выбрались из города?» – это первое внятное предложение, которое мы слышим от Вани.
– Нет, – отвечает Михась. – Мы ещё на Таганрогской, забрали девчонок. Приём.
Пауза. Шум, треск.
«На Таганрогской? Вы забрали бабушку?»
– Нет. Только собираемся туда. Приём.
Снова шум, жужжание, как если бы Ваня говорил, одновременно управляя мотоциклом.
«Какого х…. (помехи)… на Таганрогской?»
– Повтори, не расслышал. Приём.
«Какого вы до сих пор на Таганрогской?!»
– Нас немного задержали… Ты видел стадо? Приём.
«Какое… (ш-ш-ш-щщщщ)… стадо?»
– Забей. Приём.
Долгая пауза, сопровождаемая треском и визгом.
«Вы чо, ещё не в курсе? Настройтесь на гражданскую волну! Повторяю – настройтесь на гражданскую волну!»
Михась бросает на нас озадаченный взгляд, крутит ручку настройки частоты.
Рация свистит, шипит… потом:
«Вниманию гражданского населения! Санкционирована операция «Зачистка»! Всем выжившим приказано эвакуироваться из города в кратчайшие сроки! В 19 часов 00 минут по Московскому времени будет произведена массированная авиабомбардировка фугасными боезарядами повышенной мощности главных районов города. Также будет произведён точечный артиллерийский обстрел наиболее плотных скоплений противника. Территория в радиусе двадцати километров от города признана «зоной отчуждения» и не является безопасной. Повторяем: не является безопасной!»
Трескучая тишина. Потом запись заходит на новый круг.
17:20
Миша снова переключается на Ваню.
– Вано, приём.
«Ну, что… послушали…»
– Да, послушали. Дай нам пять минут подумать. Приём.
«Давай… выйду на связь через пять минут!»
Миша опускает руку с рацией и поднимает другую – ту, на которой часы. Смотрит на циферблат.
Я уже подсчитал.
– У нас полтора часа, – говорю ему.
Сердце колотится в груди так, что я удивляюсь, как его стук не слышат другие. На лицах остальных – потрясение. Новость сногсшибательная, что и говорить.
– Думаешь, успеем?
Михась качает головой:
– Даже если рванём прямо сейчас – не успеем. По-хорошему, надо валить в сторону Чалтыря. Для нас это сейчас кратчайший путь из города.
Он прав. К трассе М4, по которой идёт эвакуация, ведут всего два пути: Ворошиловский мост и Сиверский мост. Оба находятся в центре города, а это, как минимум, полдня мытарств по запруженным пробками улицам.
– Но это вообще в другой стороне… – стонет Ева.
– И что? – огрызается Арт. – Хочешь рискнуть? Без меня.
– И меня, – поддакивает Витос.
– И меня, – говорит Саша. Натушенные глаза уже на мокром месте. – Евка, нам сейчас спасаться надо! Через час тут всё взорвут!
– Полтора, – поправляю я и оглядываю друзей. – Как думаете, на Стандартный успеем?
– Не успеем, – отвечает тот, кого я меньше всего ожидал услышать.
В соседней комнате Женя пришёл в сознание.
17:25
Топоча и шумно дыша, окружаем софу, на которой лежит брат. Выглядит он неплохо: к лицу прилила кровь, лоб покрывают бисеринки пота – первый признак спавшей температуры, прищуренные глаза живо изучают окружающую обстановку.
Мужская половина группы встречает пробуждение Жени приветственными улыбками. Девушки держатся чуть подальше, испуганно жмутся друг к другу, глазея на Женю, как на восставшую мумию.
Заметив их, Женя вдруг сам обнажает зубы в улыбке:
– Привет.
Со стороны девушек слышится сдавленное разноголосое «привет».
На этом приветственную часть можно считать оконченной, поэтому я спрашиваю:
– Как себя чувствуешь?
– Нормально. Свет режет слегка…
– Ничего, щас принесём очки. Ты, кажется, что-то говорил про «не успеем»?
– Да, говорил. Если хотим выбраться, надо уходить прямо сейчас. Максим, я понимаю, как дерьмово это звучит, но забрать бабушку мы не успеем.
– Вообще-то, если постараться, то можно, – возражает Михась. – Дорожка к Стандартному прорублена, мотнуться туда-обратно – минут двадцать.
– Дело не в этом, – качает головой Женя. Всклокоченные, выдубленные потом и жарой волосы шуршат по подушке. – У нас всего минут двадцать, от силы тридцать. Потом сюда придёт новое стадо.
В словах брата неколебимая уверенность. Он произносит это почти будничным тоном – так констатируют восход солнца на востоке.
Молчим, пригвождённые очередной неприятной новостью.
Первым дар речи обретает Витос:
– Новое стадо? Ещё одно?
– Да, – отвечает Женя. – А потом ещё и ещё. Вы думаете, зачем военные так спешат с бомбардировкой?
Теперь в голосе Жени печаль.
– Хотят накрыть побольше «прокажённых»! – констатирует очевидное Саша.
В отличие от неё, я пытаюсь зрить в корень:
– Да, но почему «прокажённые» бегут из города? Они не могут знать о бомбардировке. А даже если б и знали, они же тупые животные…
– И, тем не менее, они знают, – прерывает Женя.
Он вдруг перестаёт щуриться и в упор смотрит на меня. От его чёрных, неестественно ярких глаз, мне становится не по себе.
