К первому выглядчику Локк с Жаном подкрались незамеченными. В том, что это соглядатай, сомнений не оставалось: широкая серо-бурая накидка сливалась с ночными тенями, из кармана торчала подзорная труба, а в тайнике были спрятаны остатки ужина. Жан толкнул бедолагу в спину, и тот плашмя растянулся, уткнувшись носом в черепицу. Жан заломил ему руки назад и для верности уселся сверху. Локк опустился на корточки у головы незадачливого соглядатая. Приятели действовали слаженно, по хорошо отработанной схеме: Угрожающий голос и Грубая сила.
– Если пискнешь, мы тебе руки вырвем, одну в глотку запихнем, а другую – в жопу. А потом подвесим, как гуся на вертеле, – прошипел Локк. – Сколько вас тут?
– Не знаю, – всхлипнул соглядатай.
Локк отвесил ему подзатыльник и вдавил мордой в черепицу – не слишком сильно, но весьма чувствительно.
– Не дури. Тебя сюда не для того послали, чтобы ты свою стойкость и преданность доказывал, верно? А будешь упираться – бока намнем, для ясности. Понял?
– Я только еще про одного знаю, – буркнул выглядчик. – Во-он там, четвертый дом отсюда, на крыше аптекарской лавки. Может, еще кто есть, да мне неведомо.
– Умница! – Локк вытащил кинжал, разрезал накидку на лоскуты, с помощью Жана связал бедолагу и заткнул ему рот кляпом, а потом сочувственно хлопнул по плечу. – Ты не беспокойся, мы с твоими приятелями побеседуем и домой отправим, так что через пару часов тебя отсюда заберут. А пока не делай глупостей.
Второй вражеский лазутчик, притаившийся на крыше аптекарской лавки, оказался сообразительнее: для неожиданных встреч он припас дубинку. Завязалась небольшая потасовка, в ходе которой Локк цеплялся за ноги противника, а Жан пытался отобрать дубинку – с превеликой осторожностью, чтобы случайно не убить беднягу и не поднимать лишнего шума. Соглядатай, однако же, оказывал отчаянное сопротивление, так что Жану пришлось принять решительные меры и отколотить его до потери сознания. Допросить его не удалось.
Минут десять спустя, завершая обход квартала, приятели обнаружили третьего – и, скорее всего, последнего – выглядчика, к счастью, такого же ротозея, как и первый.
– С твоими дружками мы уже разобрались. – Жан приподнял недотепу за шиворот, хорошенько встряхнул и свесил с края крыши. – Они теперь отдыхают, связанные по рукам и ногам.
– О боги, так мы ж не по своей воле, – всхлипнул соглядатай, испуганно глядя на темные тени в проулке четырьмя этажами ниже. – Работа у нас такая…
– Подыщи другую работу, – посоветовал Локк. – Это я тебе по-дружески говорю. Кого в следующий раз поймаем, покалечим так, что мало не покажется. Запомни, здесь тебе не Картен, а суверенное государство Вали-отсюда-пока-цел.
– Но…
– Ты на мостовую-то погляди внимательнее, – прошипел Локк. – Видишь, какие там булыжники? А теперь представь, что мы тебя на них с крыши сбросим. Представил? Вот и славно. Если еще раз сюда сунешься, не забудь крылья заранее отрастить. Дружков твоих мы связали и оставили, где нашли. Ты сходи их проведай, а потом все вместе отсюда уматывайте. И чтобы духу вашего здесь больше не было.
– Так ведь…
– Эй, дерьмо из ушей выгреби, недоумок! – прорычал Жан. – Тебе чего больше хочется: делать, как сказано, или мостовую поцеловать?
Соглядатай решил сделать, как сказано.
11
– А ты никогда не задумывался о том, как Цеппи нам жизнь усложнил?
– О всевышние боги! – Локк, пригубивший пиво, едва не поперхнулся. – Как это? Или ты спьяну всякую хрень несешь?
– Почему спьяну? – Сабета подняла свою кружку, подержала на весу – рука не дрожала.
– Нет, я понимаю, кое-что в нем тебя раздражало, – вздохнул Локк. – Ты же мне сама рассказывала.
– Да.
– И я признаю, что кое в чем ты права. Но Цеппи был человеком добрым, отзывчивым и щедрым. Несмотря на все свои недостатки.
– Я сейчас не об этом. Больше всего на свете он хотел, чтобы мы стали его семьей. Это тебе ясно?
– Ну да. Только я это недостатком не считаю.
– По-моему, он хотел, чтобы мы стали именно семьей, а не просто воровской шайкой.
– Опять-таки, это…
– В нашем деле совесть – обуза. – Сабета уставилась в янтарные глубины початой кружки пива. – Он нас всех друг с другом будто цепями сковал, понимаешь? Даже Кало и Галдо, да упокоят боги их души. Даром что они всю жизнь причинным местом думали, а выросли, в сущности, добронравными. Нет, Цеппи нас всех на всю жизнь отымел.
На следующий день после алхимического пожара в «Черном ирисе» Сабета опять пригласила Локка на ужин, на этот раз на увеселительную барку «Счастливый скиталец». На палубе был разбит пышный сад, а расписные лаковые перегородки обеспечивали уединение гостей. Сначала барка медленно, под призрачную музыку стеклянных мостов, проплыла по реке через весь город, а потом встала на якорь в гавани Понта-Корбесса. На город опускалась ночь, на барке зажгли алхимические светильники, к борту то и дело подходили шлюпки с посетителями, но Локк и Сабета не покидали своего стола на корме.
– Да что ты такое говоришь! Ты же сама на Сумеречном холме жила, – воскликнул Локк. – Бесконечные побои терпела, унижения сносила, голодала и вообще… А ведь могли бы и отыметь – в самом прямом смысле. Неужели тебе это больше нравилось?
– Нет, конечно…
– Сабета, я тебя уважаю и обожаю, но если ты сейчас же не согласишься, что у Цеппи мы жили как в раю, то я тебе больше пить не позволю.
– Да, он дал нам прекрасное образование. Да, он ни в чем нам не отказывал. Да, в скаредности его не обвинишь. Но, понимаешь, он воспитал в нас… доброту. И заставил нас поверить в то, что за это нам расплачиваться не придется.
– По-твоему, он должен был научить нас жестокости? Чтобы мы готовы были при первой возможности глотки друг другу перегрызть, как акулы, учуявшие кровь? Чтобы мы стали такими же, как все остальные каморрские шайки? Ох, не знаю, что ты там себе навоображала, но Цеппи в нас не слабость воспитал, а преданность. Верность друг другу. А верность – мощное оружие.
– Ну, тебе это говорить легко…
– Ты опять за свое? Прекрати. И о Жане даже не упоминай. Я тебе вот что скажу, несравненная, не смей упрекать меня в том, что я нашу с ним дружбу сберег. Ты ее сама отвергла, а потому не имеешь права мне завидовать.
Она опустила кружку пива на столешницу и вперила в Локка холодный взгляд. У Локка екнуло сердце – ну вот сейчас они, как обычно, разругаются из-за очередного взаимонепонимания, – но Сабета внезапно смущенно улыбнулась, присвистнула, изобразив полет стрелы, и схватилась за воображаемое древко у самого сердца.
– Извини, – одновременно произнесли оба, как когда-то братья Санца.
– Ты себе душу разбередила. – Локк, потянувшись через стол, коснулся ее руки. – Не надо. Не думай ни о чем. Побудь собой, Сабета. Вот мы сейчас с тобой сидим за ужином на Амателе. Представь, что весь мир – здесь, на этой барке.
