– Добрый вечер, голубчик, – прошамкала старуха. – Ни пищать, ни визжать я не буду, честное слово. Ох, напугал ты меня! Хоть она и предупреждала, что ты рано или поздно появишься, но все равно…
– Кто – она?
– Хозяйка моя, голубчик. Ну, что меня на службу наняла.
– Значит…
– То и значит, что я тут соглядатай, – с жутковатым сухим смешком объявила старая грымза. – Соглядатайствую, как велено. Вот, устроилась со всеми удобствами и зорко слежу. Высматриваю, что нужно и что не нужно. Для того и подзорными трубами обзавелась, чтобы лучше видеть. Правда, пока ничего любопытного не приметила, так ведь спешить некуда. А ты что со мной делать будешь, голубчик? Кулаками угостишь?
– Что?! Не…
– А может, с крыши сбросишь? Или свяжешь по рукам и ногам? Или зубы последние вышибешь?
– О боги, нет, конечно!
– Вот она мне так и объяснила, – улыбнулась старуха. – Что, мол, ты, голубчик, не из тех, кто пожилых людей понапрасну обижает. К тому же если честно, то я уже давно не пожилая, а просто древняя.
Жан уткнулся лбом в холодные камни парапета и застонал.
– Ну что ты, деточка, – умильно вздохнула старуха. – В совестливости да порядочности стыда нет.
– И что, теперь все соглядатаи…
– Такие же дряхлые? Да ты не стесняйся, голубчик, от правды никуда не денешься. Ага, за вами теперь целая толпа старух приглядывает. Мы тут удобно устроились, стульчики вот складные нам выдали, одеяла теплые, зонтики. И жилье по соседству сняли. Так что никуда вам от нас не деться. Ну если, конечно, ты нам взбучки не задашь.
– Да будет вам… – вздохнул Жан. – Я вас пальцем не трону, сами знаете.
– Ага, знаю.
– А если я вас вежливо попрошу отсюда убраться?
– Ой, что ты, деточка, и не проси! Нам больших денег заплатили, до самой смерти хватит и еще останется.
– А если я вам больше предложу?
– Нет-нет, и не настаивай. Спасибо, конечно, но мне совесть не позволяет. Совесть – она ведь у всех есть. Не только у тебя.
– А если я вас по одной в охапку сгребу и на улицу вынесу?
– Твое право, голубчик, можно и вынести. Но я ведь шум подниму на всю округу, придется тебе объяснять, чем тебе, силачу и здоровяку, беспомощная старуха помешала. А потом все равно на крышу заберусь, хоть и не без труда – суставы-то болят. Так что придется тебе, деточка, по лестницам бегать… – Она ткнула тощим крючковатым пальцем в грудь Жана. – Туда-сюда, туда-сюда, денно и нощно. Не умаялся бы!
– Тьфу ты… – Жан, сгорая от стыда, привалился к парапету. – Вот застудите старые кости, мы лекаря звать не станем.
– А и не надо, голубчик, – хихикнула она. – Нам вас тревожить ни к чему, есть кому позаботиться.
14
Пока Жан Таннен разбирался со старухами на крышах, на острове Исла-Воргала в темном переулке неподалеку от улицы Ночных Песнопевцев Никорос Виа Лупа стучался в неприметную дверь, освещенную тусклым фонарем. У казначея партии Глубинных Корней нещадно саднило в горле, и поправить это можно было лишь с помощью проверенного средства, за которым Никорос и явился.
Черным ходом в аптекарскую лавку братьев Фаражер пользовались посетители, у которых возникала нужда в немедленных услугах аптекаря в самое непредвиденное время суток, а также те, кому требовались зелья и снадобья, запрещенные картенскими законами.
Дверь отворил незнакомый Никоросу здоровяк в длинной черной накидке, хотя обычно ночных посетителей встречал сухощавый старик-привратник. Впрочем, новый прислужник беспрепятственно впустил Никороса внутрь. Третий сын Фаражер, окутанный, как шалью, ароматным облаком цветочных благовоний, стоял за прилавком и сосредоточенно смешивал в ступке какие-то порошки.
– О, Никорос! – хмуро кивнул аптекарь. – Я так и знал, что рано или поздно вы к нам заглянете. Что вас интересует?
– Вы же знаете, – ответил Никорос.
Третий сын Фаражер, некогда познакомивший Никороса с чудодейственным зельем, оставался его неизменным поставщиком.
– Ах да, Пламенная муза, – пробормотал Фаражер, откладывая на прилавок стеклянный пест. – Чтобы молниями тучи в голове разогнать…
– Ну как обычно. – Никорос облизнул пересохшие губы, отгоняя неприятную пустоту в голове; невзирая на предупреждения Лазари и Калласа, он не совладал с постыдным пристрастием к черному зелью, и ноги словно бы сами привели его в аптекарскую лавку.
– Значит, аккадрис, – вздохнул Фаражер. – Что ж, в таком случае деньги вперед.
Никорос выложил на прилавок горсть серебряных монет и, ощутив внезапный болезненный удар по левому плечу, ойкнул и недовольно обернулся: за спиной стоял здоровяк-привратник с тяжелой дубинкой в руке. Под распахнутой черной накидкой виднелся голубой мундир городского стражника.
– Постыдились бы, Виа Лупа! Вам хорошо известны картенские законы в отношении черных алхимических снадобий! – Он небрежным кивком указал на прилавок. – А вот за это полагается как минимум десять лет принудительных работ на мусорных барках, с конфискацией имущества и лишением гражданства. С последующим изгнанием из города.
– Но… – залепетал Никорос; жгучий страх разъедал его изнутри. – Я… произошла какая-то ошибка…
– Да-да, ты сам ее и допустил, – ухмыльнулся констебль.
– Простите, – пробормотал Фаражер, отводя взгляд. – Ко мне на прошлой неделе пришли… Пригрозили на мусорные барки сослать.
– О боги… – прошептал Никорос.
В дверях за спиной аптекаря показалась женщина в широком темном плаще с капюшоном – в любое другое время Никороса бы позабавила нарочитая театральность ее появления, но сейчас он просто оцепенел.
– И поэтому Третий сын Фаражер принял единственно верное решение, – произнесла незнакомка. – Надеюсь, вы придете к такому же выводу.
Она откинула капюшон, тряхнула копной длинных рыжих волос и, загадочно поблескивая глазами, начала объяснять Никоросу, что от него требуется.
15
Локк никогда в жизни не видел таких ухоженных городов, как Картен, но квартал Вел-Верда, иначе называемый Зеленым променадом, блистал и вовсе неимоверной чистотой. Роскошные особняки прятались в тополиных купах и среди оливковых и ведьминых деревьев, раскидистые белые дубы и рунотенницы смыкали густые кроны над широкими улицами, а за ними, на фоне буйной зелени, высились древние городские стены. В любом другом теринском городе стены бы неусыпно охраняли, но картенцы уже свыше трехсот лет не ощущали в этом особой нужны.
– Гм, по-моему, это не таверна, а дворец, – заметила Сабета, поднимаясь по витой чугунной лестнице. – Если вы, сударь, решили меня в ловушку заманить, то, предупреждаю, я очень огорчусь.
– Он все равно пустует, – объяснил Локк. – Достался в наследство одной из сторонниц партии Глубинных Корней, она его продать хочет, да все никак не соберется – деньги ей не нужны. Вот, ссудила мне ради особого случая.
