– Что это на них нашло? – пробормотал юноша, когда машина скрылась из виду.
Как только они вернулись на дорогу, Эмма попыталась слово в слово вспомнить сбивчивое сообщение председателя приемной комиссии колледжа Петерхаус. «Вынужден с прискорбием сообщить вам, миссис Клифтон, что ваш сын погиб в автомобильной аварии». Было впечатление, что мистер Пэджетт и сам знает немногим больше, но ведь он был всего лишь вестником.
Один за другим вопросы стремительно проносились в голове Эммы. Почему сын ехал в Кембридж на машине, когда всего пару дней назад она купила ему билет на поезд? Кто находился за рулем – Себастьян или Бруно? Они превысили скорость? Взорвалось колесо? Столкнулись с другой машиной? Но не было уверенности, что кто-нибудь знает все ответы.
Через несколько минут после звонка преподавателя перезвонили из полиции и поинтересовались, не может ли мистер Клифтон приехать в больницу опознать тело. Эмма объяснила, что муж сейчас в Нью-Йорке – рекламирует новую книгу. Возможно, она бы не согласилась заменить его на опознании, если бы сообразила, что Гарри вернется в Англию уже на следующий день. Слава богу, он летит самолетом и не потратит пять дней, чтобы пересечь Атлантику один на один со своим горем.
В то время как Марсден проезжал незнакомые городки Чиппенем, Ньюбери, Слау, в мысли Эммы несколько раз врывался дон Педро Мартинес. Не искал ли он мести за случившееся в Саутгемптоне буквально несколько недель назад? Но как это было бы возможно, если вторым человеком в машине был сын Мартинеса, Бруно? Мысли Эммы вернулись к Себастьяну: Марсден свернул с Грейт-Вест-роуд на север к А1 – тому самому шоссе, по которому каких-то несколько часов назад ехал Себастьян. Эмма когда-то читала, что каждый переживающий личную трагедию страстно желает лишь об одном – отмотать время назад. Она не стала исключением.
Время в пути летело быстро, а Себастьян не оставлял ее мыслей. Она вспомнила рождение сына, когда Гарри сидел в тюрьме на другом краю света; первые шаги малыша в восемь месяцев и четыре дня, его первое слово «еще» и его первый день в школе – он тогда выскочил из машины до того, как Гарри нажал на тормоз. Вспомнила Бичкрофт Эбби: директор школы хотел исключить Себа, но пообещал Себу помилование, когда тот выиграл стипендию в Кембридж. Столько светлых надежд и ожиданий, столько можно было достичь – все в одно мгновение стало историей. И наконец, ее чудовищная ошибка, когда она позволила секретарю кабинета министров уговорить себя, из-за чего Себ оказался втянутым в дела правительства, имеющие целью привлечь дона Педро Мартинеса к суду. Если бы она отказала сэру Алану Рэдмейну, ее единственный сын остался бы жив. Ах, если бы, если бы…
Когда они достигли окрестностей Харлоу, Эмма посмотрела в боковое окно и заметила указатель к больнице Принцессы Александры. Она попыталась сосредоточиться на том, что ее ждет. Спустя несколько минут Марсден проехал через секцию ворот из кованого железа, всегда распахнутых, и остановился перед главным входом в больницу. Эмма выбралась из машины и побрела к входной двери, Марсден поехал искать парковочное место.
Она назвала молоденькой регистраторше свое имя, и радостную улыбку на лице девушки сменило сочувствие.
– Будьте добры, подождите, пожалуйста, секундочку, миссис Клифтон, – проговорила она, снимая трубку телефона. – Я только скажу мистеру Оуэну, что вы здесь.
– Мистеру Оуэну?
– Он был дежурным врачом сегодня утром, когда поступил ваш сын.
Эмма кивнула и начала беспокойно расхаживать вперед-назад по коридору. Беспорядочные мысли сменяли беспорядочные воспоминания. Кто, когда, зачем…
– Вы миссис Клифтон? – окликнула ее медицинская сестра в белоснежном халате с крахмальным воротничком.
Эмма перестала шагать и кивнула.
– Пожалуйста, пойдемте со мной.
Сестра повела Эмму по длинному коридору с зелеными стенами. Шли молча – о чем сейчас говорить? Остановились у двери с табличкой «Мистер Уильям Оуэн, член Королевского колледжа хирургии Великобритании». Сестра постучала, толкнула дверь и отступила в сторону, давая Эмме войти.
Высокий, худощавый, лысеющий мужчина со скорбным выражением лица сотрудника похоронного бюро поднялся из-за стола. «Знает ли это лицо улыбку?» – подумала Эмма.
– Здравствуйте, миссис Клифтон, – произнес он, после чего усадил ее в удобное кресло. – Очень печально, что довелось знакомиться с вами при столь грустных обстоятельствах.
Эмме стало жаль его. Сколько раз в день мистеру Оуэну приходится повторять эти самые слова? Судя по выражению его лица, раз от разу это не становится легче.
– Боюсь, нам с вами придется оформить немало документов, но, к сожалению, перед этим коронер потребует от вас еще пройти через процедуру опознания.
Эмма опустила голову и дала волю слезам, пожалев в этот момент, что не послушалась предложения Гарри и не предоставила ему выполнить эту невыносимую задачу. Мистер Оуэн выскочил из-за стола, опустился рядом с ней на корточки и проговорил:
– Искренне вам сочувствую, миссис Клифтон.
Неизмеримое внимание и деликатность проявил Гарольд Гинзбург.
Издатель заказал Гарри билет первого класса на ближайший рейс в Лондон. По крайней мере, ему будет комфортно, подумал Гинзбург, хотя сомневался, сможет ли вообще Гарри заснуть. Он решил, что время для хороших новостей сейчас неподходящее, и лишь попросил Гарри передать его искренние соболезнования Эмме.
Сорок минут спустя Гарри выписался из отеля «Пирр» и тут же увидел стоящего на тротуаре личного шофера Гарольда: тот поджидал, чтобы отвезти его в аэропорт «Айдлуайлд». Гарри забрался на заднее сиденье лимузина, не желая ни с кем говорить. Его мысли переключились на Эмму и то испытание, через которое ей сейчас предстоит пройти. Ему не нравилась идея, что опознание тела сына необходимо провести ей. Возможно, персонал больницы предложит Эмме подождать его возвращения.
Гарри даже не заметил, как оказался в салоне первого класса пересекавшего Атлантику авиалайнера, так как все мысли его были только о сыне и о том, как мальчик мечтал о начале своего первого учебного года в Кембридже. А после этого… Гарри хотелось, чтобы Себ, обладая таким природным даром к языкам, поступил на службу в Министерство иностранных дел, или стал переводчиком, или, может даже, преподавателем, или…
«Комета» взлетела. Улыбающаяся стюардесса предложила бокал шампанского, но Гарри отказался. Откуда же ей знать, что нет у него сил улыбнуться в ответ? Он не стал объяснять, почему не может ни есть, ни спать. Во время войны, находясь в тылу врага, Гарри приучил себя бодрствовать по тридцать шесть часов, подпитываясь силой страха. Он знал: пока не увидит в последний раз сына, заснуть не сможет. И подозревал, что долго не сможет спать и впоследствии – от отчаяния.
Неслышно шагая, мистер Оуэн провел Эмму по унылому коридору и остановился перед герметично закрытой дверью с коротким словом черными буквами по матовому зернистому стеклу: «Морг». Толкнул дверь и отступил в сторону, пропуская Эмму в помещение. Дверь за ними закрылась с глухим чмокающим звуком. Внезапная перемена температуры вызвала в ней дрожь, а затем ее глаза остановились на каталке посреди помещения. Под белой простыней угадывались контуры тела.
