Почему-то эта мысль вызвала у Рамсея неловкость. С того момента как он запутался в этой сети, Текла помогала ему, выручила из одного затруднительного положения, затем из другого. Пора ему что-то сделать и самому — что-то более конструктивное, чем попасть в первую же ловушку, которую для него приготовили.
Теперь он рассердился. Встал и подошел к двери своей клетки. И хоть просунул за решетку руки и попытался нащупать замок, пальцы его касались только гладкого металла. Нет даже замочной скважины, и он не имеет ни малейшего представления, как Мелколф закрыл дверь.
Он присел, чтобы посмотреть, как закреплены прутья решетки в камне пола, и понял, что сломать решетку не удастся. Конечно, если бы появился тюремщик, он мог бы попробовать сыграть роль непобедимого героя шпионских рассказов: крикнуть, что умирает, а когда откроют, чтобы проверить, просто пробиться наружу. Но Рамсей почему-то был уверен, что если кто-то и войдет, рядом будет стоять Мелколф со своим стеклянным оружием. А Рамсей уже принял твердое решение не рисковать вторым телом в спорах с хозяевами этого логова.
Остается просто сидеть и ждать, пока что-нибудь произойдет. Рамсей никогда не обладал особым терпением, а сейчас он тем более не собирался предоставлять противнику девять десятых преимуществ. Однако делать нечего.
Если бы он смог сейчас увидеть полезный сон… Эта неожиданная мысль даже позабавила его. Но потом он начал обдумывать ее более серьезно. Рамсей снова сел на неудобный стул и принялся методично вспоминать все, что рассказывал ему Грег об экспериментах с телепатией во сне. Берутся двое, видящие сны, и контрольный испытуемый. Рамсей никогда не обращал внимания на приборы, используемые в этом эксперименте, и решительно отказывался играть роль испытуемого. Контроль ждет, пока прибор не покажет, что спящий настроен на прием (это определяется с помощью быстрых движений глаз; они свидетельствуют о том, что сон начался). Когда спящий готов к приему, контроль достает из груды картинок одну наугад. Концентрируется на ней, и спящий намного чаще, чем можно объяснить вероятностью, видит изображенное на картинке.
На этом уровне Рамсей сейчас действовать не может. Но он продолжал обдумывать возможности снов. Оситес явно посылал сон из одного альтернативного мира в другой, чтобы привлечь самого Рамсея или контролировать его сны. Может, это установило между ними какую-то связь и теперь Рамсей, в свою очередь, может привлечь шамана? Но, конечно, не до такой степени, чтобы привести Оситеса сюда и заставить открыть дверь.
Мелколф… нет. Рамсей не верил, что сможет подействовать на ученого. Грег говорил, что на закрытый мозг это не действует. А Рамсей считал, что мозг Мелколфа прочно закрыт, что ученый верит в свою машину как главную причину смерти Каскара.
Однако Оситес — видящий сны. Остается выяснить, когда шаман спит…
Рамсей опустил голову на руки. Верить в то, что он чего-то достигнет снами, все равно что возможно просто встать и пройти сквозь эти решетки.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Рамсей сбросил грязное покрывало с полки на пол и лег на жесткие доски. Они показались ему похожими на твердую плиту, на которой он впервые пришел в себя в этом мире. Он закрыл глаза, но не для сна, а чтобы сосредоточиться на шамане — каким он видел его вначале во сне, а позже наяву, когда тот встречал в Ломе Теклу.
Он легко увидел черно-белую мантию шамана. Однако Рамсей обнаружил, что восстановить мысленно черты лица гораздо труднее. Да, у него седые волосы, над лбом они гуще и длиннее, как будто их взъерошил ветер. Ниже — лоб, под ним — брови, тоже седые и густые.
Но когда Рамсей попытался вспомнить глаза под этими бровями, он едва не потерпел поражение. Темные, запавшие в череп — да. Но все-таки чего-то не хватает, какого-то выражения. Рамсей не может его определить. Или просто отсутствия всякого выражения? Чем-то лицо в его видении напоминает маску, в нем нет подлинной жизни.
Никогда раньше не приходилось ему так сосредоточиваться. Борьба поглотила его сильнее, чем тогда, когда он пытался припомнить сны, которые привели его сюда. Эти сцены снов опять начали появляться, они закрывали лицо Оситеса. Теперь они служат прикрытием для шамана. Но Рамсей продолжал вспоминать.
И вот на одно мгновение Рамсей ясно увидел это лицо, живое, а не маску. Глубоко посаженные глаза с оттенком удивления смотрят на него. Контакт длился едва ли дольше вздоха и тут же прервался. И снова Рамсей видел только черно-белую фигуру, она расплывается, исчезает.
У Рамсея заболела голова, заныло тело. Мышцы его напрягались не меньше мозга, когда он пытался достичь чего-то, сам не веря в успех. Попытаться еще раз?
Черное и белое… черное… и…
Черное стало серым и алым. Кто-то другой… он чувствует присутствие еще кого-то… однако этот другой о нем не подозревает. Рамсей мысленно затаился. Так маленький зверек прижимается к земле, чтобы избежать внимания врага. Этот другой — враг, он больше враг, чем Оситес. Как его имя? Очалл? То, что ему известно о верховном советнике, дает основания верить в это. Рамсей, осмелев, попытался разглядеть лицо. Ничего — только сознание, что присутствует другой. Вмешиваться дальше просто глупо.
Рамсей открыл глаза. Он почти ожидал увидеть склонившегося к себе человека, заставляющего его… что? Рамсей не знает этого, но у него было ощущение принуждения. Он сел и осмотрел камеру. Нет, он здесь совершенно один. И из лаборатории, в которой Мелколф и стражник застали его, не доносится ни звука.
Если Мелколф прав — а у Рамсея нет причин сомневаться в его словах, — возврата к прошлому нет. Рамсей ожидал собственной реакции на это, может, приступа паники, ощущения потерянности.
Но… ничего подобного. Рамсей посмотрел на коричневую кожу своих рук. Это не его руки. Но — вот они! Он чувствует себя в теле Каскара, как в своем собственном. Глядя в зеркало, видит лицо Рамсея Кимбла, хотя кожа стала смуглей, шрам исчез, волосы подстрижены по-другому. Но он по-прежнему Рамсей Кимбл, каким был всю жизнь.
Если остался хоть след прежней личности Каскара… ну, он его не нашел. Следовательно, он не изменился, изменился мир вокруг него. Все равно что работать в чужой стране, подумал Рамсей, может, в Мексике или в одном из южноамериканских государств. Пришлось бы учить язык, изучать обычаи, чуждые его родной стране, как чужды обычаи Олироуна, Улада или Толкарна.
Дома у него нет близких, которые встревожились бы из-за его исчезновения. Троюродные братья… После смерти родителей в автокатастрофе он с семнадцати лет живет один. Он был слишком занят, сражаясь за получение образования и возможность прожить, чтобы у него возникли прочные контакты. Грег, вероятно, его лучший друг, но Грег так увлечен своим проектом, что ничего вокруг не замечает.
Итак, он свободен, если можно это так назвать, и может устроиться на работу за морем. Здесь, конечно, чуть подальше, чем за морем, и это гораздо более серьезная перемена в жизни. Однако если он ее примет, сумеет подавить панику.
