– Гм. Интересно, чувствовал ли Логан угрозу…
Кэрол повернулась к нему.
– Люди шептались, что кто-то – один из дежурных техников – ранен. Его сегодня утром отправили на вертолете в больницу. И положили в реанимацию.
– Интересно…
– Вы этому не верите?
Маккензи пожал плечами.
– Я сегодня утром выходил погулять. Стараюсь делать это каждое утро – даже бледнолицые академики нуждаются время от времени в некотором количестве солнечного света.
Кэрол Хайнс подняла брови.
– И что?
– За последние несколько дней выпало довольно много снега. По крайней мере, несколько дюймов. Сегодня утром посадочная площадка для вертолетов была по-прежнему покрыта снегом.
Их прервал резкий вой электронной обратной связи. Затем усиленный голос доктора Гендри потребовал тишины в зале.
– Не могли бы все рассесться по местам? Прошу тишины! Профессор хотел бы рассказать нам о некоторых… недавних событиях.
– Извините меня, мисс Хайнс, – сказал Маккензи. – Я должен присоединиться к остальным моим сотрудникам в оркестровой яме.
Стук складных сидений наполнил комнату, потом каждый нашел себе место. Кэрол Хайнс сидела одна, в окружении пустых кресел.
Несмотря на происшествие после операции во второй лаборатории, среди сотрудников царило общее чувство уверенности. Когда Профессор подошел к микрофону, его встретил взрыв аплодисментов, который он тут же отмел взмахом руки. Когда он заговорил, два человека стояли рядом с ним: доктор Гендри слева, а справа – доктор Абрахам Корнелиус.
– Когда мы перешли ко второй фазе этого эксперимента, я обнаружил, что необходимо произвести переоценку членов команды и передать часть обязанностей другим членам. Эта новая иерархия, которую я сформулировал, будет постоянной…
Внезапно всем в зале стало очень неловко. Коллеги обменялись озадаченными взглядами, гадая, какими будут долговременные последствия неожиданной реорганизации руководства. Только Кэрол Хайнс выглядела совершенно невозмутимой. Для нее одной это не было полной неожиданностью.
– С этого дня доктор Корнелиус примет на себя полную ответственность за следующую фазу операции, – объявил Профессор.
Мудрый выбор – лучший, какой мог сделать Профессор, подумала она. У Гендри не было ни должного рвения, ни истинной преданности проекту. Он сомневался в самой идее, которая не была его собственной, и провел слишком много времени, защищая свою песочницу, чтобы быть эффективным лидером.
– Доктор Гендри возьмет на себя роль вспомогательного состава, хоть и будет по-прежнему отвечать за общее здоровье субъекта, а также за будущее физическое состояние Субъекта Икс.
Шум усилился, и Профессор сделал паузу, ожидая полной тишины.
– Доктор Маккензи, наш штатный психиатр, сохранит свою нынешнюю должность. Но он и его штат психологов теперь будет подчиняться мисс Кэрол Хайнс, нашему технику МЭМ.
Кэрол от удивления заморгала. Потом встретилась взглядом с доктором Маккензи. Тот лукаво улыбнулся ей и отсалютовал.
– Эти перемены необходимы для успеха процесса психологической подготовки и ни в коем случае не ставят под сомнение репутацию доктора Маккензи как врача или его участие в эксперименте. Эти изменения сделаны только потому, что устройство МЭМ сыграет решающую роль на следующем этапе Проекта Икс – переобучении и перепрограммировании субъекта, а мисс Хайнс – наш эксперт в области этой технологии.
Профессор сделал паузу и обвел взглядом море встревоженных лиц.
– А теперь я уступаю трибуну этого собрания доктору Корнелиусу, который обрисует вам следующий этап нашего эксперимента во всех подробностях…
– Хорошо пообедал, Катлер?
– Да, сэр. Спасибо, что спросили.
Катлер стоял по стойке «смирно» перед письменным столом майора. Он явился в кабинет босса, одетый в новенький хрустящий комбинезон, только что со склада. Он выбрал комбинезон потому, что это оказалась единственная одежда, соответствующая правилам и при этом достаточно просторная, чтобы скрыть повязки на его теле.
Майор взглянул на отчеты о происшествии, которые держал в руке, затем отшвырнул их в сторону и положил огромные ладони на стол.
– Молодец, Катлер. И Фрэнкс, и тот доктор, как его там, сказали, что ты спас их задницы. Но тебе следовало вызвать подкрепление до того, как ты вошел во вторую лабораторию, а не после. В следующий раз ты, возможно, не отделаешься несколькими стежками на шкуре.
– Дюжиной стежков, сэр. И я больше не сделаю эту ошибку.
– Да, не сделаешь. Ты неделю будешь выполнять легкие обязанности.
– Бросьте, Диверс…
– Семь дней. Начиная с этого момента.
– Что я буду делать, подметать коридоры?
– Ты пересмотришь все нынешние правила службы безопасности, еще раз осмотришь камеры и детекторы движения, проверишь сигналы тревоги, а потом, до полуночи, полностью изолируешь от внешнего мира весь комплекс.
– А зачем мне изолировать весь комплекс, майор?
– Потому что Директор приказал его изолировать, вот почему. Весь персонал, без исключения. До дальнейшего распоряжения.
– Что случилось? Третья мировая война?
– Случилось распоряжение руководства, – ответил Диверс. – Я получил зашифрованное послание сегодня утром. Припасы доставляют в комплекс, никто из него не выходит. Конец истории.
– Почему мне испортили весь день?
Диверс рассмеялся.
– Эй, не тебе одному. Райс работает над полным перекрытием всякой связи, включая Интернет и телефон – ты бы слышал, как возмущался этот яйцеголовый. А бедняга Фрэнкс постоянно дежурит у периметра, будет шагать вдоль ограды в снегопад и ледяную стужу в течение следующих десяти часов.
– Да, вот повезло ублюдку, – сказал Катлер.
Корнелиус лежал без сна на своей кушетке, и мысли носились в его голове по замкнутому кругу.
Зверь… Прежде человек, но обожженный до костей… Теперь животное, уже не человек.
Доктор Корнелиус уснул, слушая нечленораздельные, хаотичные звуки голосов, записанные во время и после яростной схватки с Логаном во второй лаборатории. Теперь они смешались с его собственными, противоречивыми мыслями.
У него есть когти, но он все-таки человеческое существо… Нет, не человек. Homo superior. Логан должен быть сверхчеловеком. С этими шипами, вонзившимися в его щеки, в уголки глаз, в мозг. Он умер бы, если бы не был причудой природы… мутантом…
Корнелиус сел и выключил магнитофон. Сердце его сильно билось, грудь вздымалась, он весь покрылся холодным потом. Он нащупал очки, потом взглянул на часы.
Четверть седьмого… Но сейчас утро или вечер? В этом проклятом месте невозможно определить. Я не видел солнца уже много дней…
