Олег Власыч сегодня необычайно важничал — надувал щеки, гордо наклонял голову, когда мимо проходил какой-нибудь хлыщ, целовал дамам ручки.
— Бал, — говорил он мне шепотом, — Ах, Сергей Леопольдович, как я люблю балы! Слава Богу, традиция возвращается.
Не знаю, как было раньше, но нынешняя бальная традиция заключалась в том, что все присутствующие, включая и дам, бродили по залу с фужерами в руках и говорили все о том же электорате, компромате и нефтяных скважинах.
— Олег Власыч!
— Октавий Лактионович! Сколько лет, сколько зим!
К нам подошел некто длинный с ртутными такими глазками и шевелюрой, очертаниями напоминающей Голгофу.
— Ах, какая приятная встреча!
Олег Власыч и длинный расцеловались.
— А это ваш подопечный? — сладким голосом пропел Октавий Лактионович, отравляя меня своими глазами.
— Это — наш общий начальник, — улыбнулся Олег Власыч. — В не столь отдаленном будущем.
— Ха-ха-ха, — рассмеялся длинный. — Позвольте вам не поверить.
— Да уж поверьте, — сказал Олег Власыч, продолжая улыбаться. Ах, сколько сахара было в этой улыбке.
— И рад бы, но …. — Октавий Лактионович развел руки в стороны. — Ну что же, не буду вас отвлекать. Прощайте, милейший Олег Власыч!
— Всего хорошего, любезнейший Октавий Лактионович!
Как только длинный отчалил, лицо Олега Власыча исказилось злобой:
— Кто это был? — поинтересовался я.
— Крысин, начальник штаба Алильханова, — ответил Олег Власыч, делая большой глоток из фужера. — Профессиональная сволочь.
2
Я все ждал музыки и танцев — мазурки или венского вальса, но дождался дворецкого, который вышел в зал и крикнул зычным голосом:
— Прошу на аукцион!
Олег Власыч потянул меня за рукав, и мы проследовали в небольшую залу, где стояли невысокие черные кресла. Приятно было после почти двухчасового бдения ощутить их мягкую упругость. На моем кресле, в отличие от кресла Олега Власыча, лежал даже веер.
— А вот и он.
Я посмотрел туда, куда указывал Олег Власыч — шишка на лбу неприятно заныла — к первому ряду кресел продирался Алильханов. Рядом с ним вышагивал длинный Крысин.
Неподалеку от первого ряда расположилась небольшая эстрада с трибуной. Там же на мраморном постаменте стояла странная статуя — вроде как крылатая женщина с оторванными руками и головой.
Откуда ни возьмись, точно сказочный колобок, на эстраду выскочил … да это и был Колобок — щеки что репа, живот так и норовит оторвать пуговки на фраке, в руке у него был деревянный молоток.
— Господа, — крикнул Колобок. — Начнем же то, чего ради явились сюда, — аукцион, извиняюсь за выражение. Все собранные денежки пойдут на нужды нуждающихся, извиняюсь за выражение.
Он стал за трибуну и вдруг, словно за провинность какую, ударил по ней молотком:
— Лот «Победа». Пятьсот тысяч, кто больше?
Я смотрел на происходящее сквозь пальцы, больше разглядывая плечи дам, а вот Олег Власыч весь подался вперед, собрался, натянулся как стрела.
— Шестьсот тысяч, господин Алильханов, раз, — бормотал между тем Колобок, — Шестьсот тысяч два…
Дамы, плечи которых я рассматривал, отчего-то обернулись и сами стали смотреть на меня. Я недоуменно огляделся — да все глаза в этом зале были обращены к моей скромной персоне!
— Поднимите веер, — прошипел Олег Власыч, багровея от ярости.
Я испугался и поднял веер.
— Семьсот тысяч, господин Антушкин, раз, — вытерев пот со лба, пропел Колобок.-
Семьсот тысяч, два.
Алильханов блеснул на меня глазами и поднял веер.
— Восемьсот тысяч, господин Алильханов, раз…
Так мы поднимали веера до тех пор, пока Колобок не начал:
— Два миллиона господин Алильханов, раз. Два миллиона два.
Я, вошедший в азарт, готов был поднять веер, но Олег Власыч пребольно ударил меня под коленную чашечку.
— Два миллиона три! Победа продана!
Алильханов, вдруг осунувшийся и словно даже похудевший, полез к эстраде получать свою безрукую статую, стараясь сохранить улыбку на лице.
— Пойдемте, Сергей Леопольдович, — весело сказал мне Олег Власыч, — Мы победили.
Чувствуя онемение в колене, я едва сдержался, чтобы не ударить его по седой голове деревянной ручкой веера.
Глава шестнадцатая
Вертеп
После бала к нам присоединился Семен Никитич. Он был в приподнятом настроении и, как будто слегка навеселе.
— Победа, — говорил он, прыгая через разноцветные от неона лужи к «линкольну». — Ах, как она пьянит!
Чтобы пьянила не только победа, мы отправились в то место, которое Олег Власыч назвал «раем и адом в одном флаконе».
Как только мы вошли, сопровождаемые раболепной улыбкой швейцара, я сразу понял: да, рай и ад.
Публика толпилась у двух широких бочек, на каждой танцевала полуголая девица.
— Пройдемте во-он туда, — улыбаясь, пригласил Семен Никитич. — Кажется, там наша хорошая знакомая.
И верно — девушка, танцующая на одной из бочек, показалась мне знакомой.
— Здравствуйте, Сергей Леопольдович, — весело сказала она, выделывая своим чудным телом такое, что сам черт не брат.
— Степа, — ахнул я, — А как же Киря?
— Киря с бабушкой.
Должен признаться, эта встреча меня малость расстроила: я привык уже относиться к Степе как к собственной дочери. Но хорошее абрау-дюрсо понемногу выветрило тяжелую думу, столь свойственную русскому человеку.
— Можно проголосовать? — подошел мужичок, что называется, интеллигентного вида. Одет он был в весьма потрепанное пальтишко, и было странно, что его сюда пустили.
— Конечно, — Степа улыбнулась и немного наклонилась. Мужичок слегка дрожащими пальцами просунул в резинку на, простите, трусах девушки какую-то бумажку.
Странная вообще здесь была публика! Многие похожи на нищих, кое-кто и вовсе ни на кого не похож. И, тем не менее, они пили вино и разглядывали умопомрачительных девушек. Таких, как Степа. Я повернулся посмотреть, какова вторая девушка, и увидел Алильханова. Он стоял рядом с бочкой, приторно морщась. Длинный начштаба что-то шептал ему на ухо.
— Мы за вас, — сказал мне, подойдя, какой-то толстяк. В руке у него была авоська с батоном и кефиром.
Он неуклюже засунул за резинку на трусах Степы бумажку и ушел.
Теперь люди подходили десятками, и моей горничной скоро пришлось высвободить из-за резинки целую пачку бумажек.
