«Куда же она их денет?» — подумал я и тут же получил ответ. Оказывается, в бочке была прорезь, в которую все бумажки самым расчудесным образом и поместились. Кроме одной, отлетевшей в сторону.
Я поднял ее. Развернул.
«БЮЛЛЕТЕНЬ ДЛЯ ГОЛОСОВАНИЯ
АЛИЛЬХАНОВ
АНТУШКИН».
Напротив моей фамилии стояла жирная галочка.
Вдруг кто-то положил мне руку на плечо. Я посмотрел — тот, из зеркала.
— Поздравляю!
Закричав от неожиданности, я, конечно, проснулся.
Глава семнадцатая
Примирение непримиримых
1
Дурные сны всегда портят аппетит, поэтому, когда Степа принесла завтрак, я лишь поковырял ложкой яйцо и выпил полчашки кофе.
— Степа, — проговорил я, все еще не в силах забыть сон, — Ты как-то сказала, что трудилась в ночном клубе.
— Да, это правда.
— А ты часом не танцевала, как бы это сказать, не совсем одетой?
— Ну что вы, Сергей Леопольдович, — неподдельно возмутилась горничная. — Я работала официанткой.
«Официанткой, — с облегчением подумал я. — Ну, это еще ничего».
Степа, похоже, обиделась, мило так надула губки.
— Ну, не сердись.
— А что вы хотели бы, чтоб я была танцовщицей? — чуть не плача, спросила девушка.
— Нет, что ты! Терпеть их не могу.
И, конечно, соврал. Я, откровенно сказать, не прочь был бы иметь горничной этакую Мату Хари.
Степа утешилась и поспешила сообщить:
— Семен Никитич приехал.
2
Семен Никитич был сегодня весьма оживлен. Потирал руки, напевал что-то, один раз даже, пока мы шли по лужайке к «линкольну», подскочил, словно козленок.
Его веселье понемногу передалось и мне, подумалось: а как хорошо было бы сейчас отправиться на речку, соорудить шашлычок.
Но вместо речки пришлось влезть в черный салон машины, где сидел уже, утопая в газете, Олег Власыч.
— По экзитполу лимит в один процент, — непонятно сообщил он, вынырнув на мгновение, и тут же снова скрылся за бумажной волной.
— Ничего, прокатит, — не совсем уверенно сказал Семен Никитич. — Экзитпол не отражает реального коленкора.
Олег Власыч снова вынырнул и мои санчопансы начали свой обыкновенный разговор, от которого у меня начиналась дрожь в скулах.
— Как же наблюдатели? — спросил Семен Никитич.
— От ПАСЕ как всегда глухо, не признают, — весело доложил Олег Власыч, — Но на то они и ПАСЕ, чтоб не признавать. Зато СНГ дружно признали.
— Ну, еще бы! А явка?
— Небывалая, Семен Никитич, небывалая — девяносто процентов!
Семен Никитич присвистнул:
— Ого! Небось, и мертвые голосовали?
— Не без этого.
— Прибыли, — сказал шофер, а не то б я помер от скуки. Я впервые услышал его голос, напоминающий ворчание бульдога.
Перед нами словно бы висело в воздухе серое невзрачное здание, навевающее тоску и скуку.
«Только в коммуналках еще не бывал», — подумал я.
Однако как только мы вошли в подъезд, я понял, что ошибся: все здесь блистало чистотой, белизной и Бог весть, чем еще.
В длинном зале стены сплошь были увешены экранами. На экранах — какие-то графики, я, Алильханов, какой-то бородач. Бородач говорил все о процентах, явке, ОБСЕ и ПАСЕ.
Кругом сновали, размахивая какими-то бумажками, знакомые мне островитяне.
— Делайте вид, что очень волнуетесь, — шепнул мне на ухо Семен Никитич.
Я тут же исполнил его просьбу, так как и в самом деле начинал волноваться: терпеть не могу находиться в таких вот рабочих ульях.
Мы с Семен Никитичем присели в широкие кресла подальше от трескучих экранов. Олег же Власыч, напротив, пошел слушать бородатого.
— Нарушение в пятьдесят седьмом, — подскочил к нам островитянин Ватрушкин. — Алильханов опоил наблюдателей водкой.
— Чепуха, — отмахнулся Семен Никитич. — Это не нарушение.
— Так водка — то мадагаскарская, коллекционная.
— А, так это другое дело, — воскликнул Семен Никитич. — Немедля перешли в ЦИК!
— Есть, — Ватрушкин отдал салют и убежал.
Мы сидели в креслах довольно долго, островитяне скакали вокруг, время от времени обращаясь к Семену Никитичу, меня же никто словно и не замечал, как я ни делал вид, что очень — очень волнуюсь.
Наконец по залу прошелестело: «Объявляют!»
— Рытвина на большой экран, — тонким голосом крикнул Олег Власыч.
Загорелся висящий напротив нас громадный экран, на нем высветился все тот же бородач.
— Голоса подсчитаны на восемьдесят процентов, — сказал он. — Так что уже сейчас мы можем назвать победителя. Им стал Сергей Леопольдович Антушкин: семьдесят пять процентов голосов избирателей.
— Сделайте вид, что ошеломлены, — настойчиво шепнул мне Семен Никитич.
Это было непросто, так как я ни на мизинец не был ошеломлен. А вот островитяне от радости скакали, что твои горные бараны. Ватрушкин, тяжело дыша, бросился ко мне, жал руку, немой от восторга.
— Сергей Леопольдович, Алильханов приехал! — крикнул кто-то.
Я внутренне сжался, на этот раз готовый дать отпор, но конкурент вошел в залу семенящим шагом, робко заглянул мне в глаза. И следа не осталось в нем от грозного Алильханова.
— Поздравляю, Сергей Леопольдович.
— Спасибо, Андрей Даниилыч. — ответил я, кивая ошеломленной головой.
Островитяне тем временем приволокли шампанское и — началось!
Рассвет я встретил под столом в обнимку с Алильхановым.
Глава восемнадцатая
Загородная жизнь
1
Последняя вылазка стала казаться мне и вправду последней. Я преспокойно жил в своем дворце, никто не докучал мне, и помаленьку я начал превращаться в настоящего барина, даже стал требовать от Степаниды или филипинки чесать мне на ночь пятки. Семен Никитич и Олег Власыч не появлялись уже так давно, что мне начало грешным делом казаться — уж не приснились ли мне они, и не только они, но и Ж…, театр, актерство. Может быть, я родился в этом дворце и здесь же помру, и повесят мой портрет рядом с портретами моих предков?
За дворцом мною было обнаружено превосходное поле для гольфа. Вообще здесь я часто делал открытия — то сауна в подвале, то шкаф в стене, то какая-то штуковина со стеклянным глазком — и всегда ощущал себя чуть ли не Ливингстоном.
