Через год Анну отравили. Молодую цветущую мать отправили на тот свет мелкие завистники из дворцовой челяди. Вот и искал великий князь в тоске и печали смерти в боях. Открывал врагу свою грудь, снимал с головы шлем — а стрелы и удары сыпались мимо, мимо…
— Знать, грешил я много, коль смерти в бою не нашел, — сказал он с горечью старшему сыну.
И слег. Надломилось в нем что-то. Не ел ничего, только пил святую воду. А перед смертью позвал сыновей. Попрощался с Ростиславом, отпустил его и остался наедине со старшим — Владимиром.
— Что скажу, то тяжко для тебя будет. Но то, сын, завет. Завет уходящего, так что… Сам понимаешь, — вздохнул тяжко. — Исполни.
— Все, батюшка, исполню.
— Престол Великого Киевского княжения добровольно отдашь князю Святополку из рода Изяславичей. По лествице их род подревнее нашего, да и великих князей было у них поболе. Отдашь. Завещаю.
В последний раз — с трудом уже — возложил руку на голову Владимиру и отошел с миром…
Владимир исполнил его последнее слово…
И тут вдруг затормошили. Мономах открыл глаза и увидел перед собой грубо вытесанное незнакомое лицо. Заморгал, сел, спросил с неудовольствием:
— Кто ты есть и зачем будишь меня?
— Зовут меня Меслимом, — представился незнакомец. — А бужу по двум причинам. Во-первых, с озера ползет холодный туман…
— Мне не страшны ни туманы, ни дожди.
— А во-вторых, спать лучше всего под дубом, — невозмутимо продолжил Меслим. — Дубы дышат настоем силы и мощи, и ты, вдыхая их мощь и силу, наполнишь свою душу и тело их мощью и их силой.
Мономах промолчал, потому что незнакомец говорил о дельных вещах.
— Откуда ты об этом знаешь?
— Когда-то в меня ударила молния, но я выжил. Выжил и обрел способность предостерегать людей от опасности и несчастий.
— Прими мою благодарность, Меслим.
Мономах протянул руку, Меслим пожал ее, а потом легко поднял Мономаха на ноги.
— Под дуб. Под дуб, князь Мономах. Ты — знаменитый воин, а станешь впоследствии и самым знаменитым князем на Руси.
Меслим перенес под дуб седло и попону. Аккуратно расстелил их под дубом и сказал:
— Тебе спать еще полчаса.
— Не уходи, — сказал Мономах. — Ты очень нужен мне, моей жене и моим сыновьям, потому что ты — предсказатель. А за мной началась охота…
— У тебя есть побратим?
— Есть.
— Вызови его.
— Вызову. Он — начальник разведки у великого князя Киевского Святополка.
— Запомнил.
— Расскажи теперь о себе, пока я буду дремать. Откуда ты, какого племени, куда идешь.
— Я — из племени торков, третий сын вождя. По нашим законам первый сын является наследником власти, второй — начальником всех войск, а третий сам должен найти свою дорогу. Я был третьим и пошел работать на днепровские пороги, вокруг которых перетаскивают суда, потому что пороги непроходимы. Я трудился изо всех сил, стал сперва десятником, потом — помощником начальника, потом и начальником. На этом трудном пути я выучил греческий, половецкий, польский, латинский и иные языки. Моим другом стал престарелый травник и костоправ, который лечил людей настоями. Я помогал ему, как мог, и он успел передать мне свои знания до того, как умереть. Я похоронил его на кургане со всеми почестями, воздал ему последнюю молитву. И в меня вдруг ударила молния. Сухая, без дождя. По обычаю меня закопали в землю как опасного носителя огня, способного сжечь луга и поля, но я выбрался и пошел через степи и леса. И восчувствовал, что ты нуждаешься в моем даре исцелять людей и предостерегать их от напастей. Я готов служить тебе, князь Мономах, пока ты не станешь самым знаменитым князем всей Святой Киевской Руси. Или не прогонишь меня сам.
Мономах открыл глаза и улыбнулся. Протянул Меслиму руку, и Меслим легко поднял его на ноги.
— Будь моим другом и советником, Меслим. Пройдем в дом, и я познакомлю тебя с женой, Английской королевой Гитой.
Меслим улыбнулся:
— Английской королевой?
— Да…
— И в доме ждет тебя верный друг, когда-то давший тебе славянскую роту на верность?
Мономах ахнул:
— Боже правый, ты все знаешь!..
— Я не знаю, мой князь, как его зовут, но чувствую, что он стал большим начальником.
— Его зовут боярин Ратибор, — сказал окончательно растерявшийся Мономах. — Прошу в мой дом, кудесник и вещун.
Они подошли к дому, и Мономах вежливо пропустил первым гостя.
Войдя в дом, Меслим низко поклонился Гите, опустился на одно колено и почтительно поцеловал подол ее платья.
— Приветствую ваше величество.
— Кто ты, странник? — спросила Гита.
— Это мой новый друг и покровитель, вещун и кудесник, — ответил за Меслима Мономах.
— Друзьям всегда рады, — крутым басом пророкотал Ратибор, выходя на голоса из соседней столовой залы. — Я — наместник великого князя Киевского Святополка Изяславича. А ты кто, странник?
— Я иду от днепровских порогов по зову снов князя Мономаха, господин наместник. Зовут меня Меслимом, я из племени торков.
— Новых друзей встречают пиром, — Ратибор склонил голову. — Так не накрыть ли нам столы?!
— Пир!.. — подтвердил Мономах. — Эй, кто там?..
Столы были накрыты со всей возможной быстротой. Руководил этим, как всегда, личный слуга Мономаха Павка, который за время службы у князя стал и верным его другом, и даже советником.
— Прошу, ваше величество! — Павка склонился в поклоне пред Английской королевой. — Прошу, князья и бояре, гости и странники!..
На второй день этого торжества наместник великого князя Киевского боярин Ратибор поднялся с места не для хвалы, не для славы, а чтобы, как он сам признался, поведать бытующую в этих краях легенду. Рассказывал он ее весьма обстоятельно, поскольку и сам был человеком обстоятельным, то есть так длинно, что придется передать ее в некотором сокращении. Итак:
2
Это случилось в те времена, когда еще не было любви, а если порою и случалась, то доставалась она считаным избранникам судьбы. Мужчина относился к женщине, как пахарь к ниве, а женщина ждала от него еды и защиты.
На краю степи стояло селение, жители которого в поте лица взращивали хлеб свой. Из степи плыло настоянное полынью марево, и девушки вечерами выходили за околицу и подолгу, пьянея и ужасаясь, вдыхали степной ветерок.
Из Дикой Степи приходили дикие орды. С гиком и конским топотом врывались они в селения и первым делом вырезали всех мужчин, добивали раненых, убивали стариков и старух, сгоняли в кучу детей. И только женщин до поры не трогали: им предстояло утолить неистовую ярость победителей.
