— Кушать подано, ваша светлость.
— Потом, потом!.. — решительно заявил Свирид.
— Так остынет…
— Вот это никуда не годится. Пойдем, побратим. — Мономах встал. — В рассоле вымочил?
— Вымочил…
— На можжевеловых дровах жарил?
— Как заповедано.
— Олененка я сегодня подстрелил, — пояснил Мономах начальнику лучшей разведки. — Добрый олененок. Прошу отведать.
И они прошли в столовую.
2
Пока слуги подавали на стол, молчали. Разговоры начались тогда, когда прислуга ушла.
— Мир — это прекрасно, мой великий князь, — сказал Свирид. — Но это — вторая задача.
— Это — главная задача, — строго возразил Мономах.
— Главная, тут и спорить незачем, — согласился Свирид. — Но и главная может быть отложена.
— Почему?
— Да потому, что существуют половцы, как сказал тебе еще твой отец великий князь Киевский Всеволод. Половцы Дикой Степи. Самый опасный, самый грозный и многочисленный враг Руси. Местные князья и изгои начнут заключать с ними союзы, за которыми не уследит никакая верховная власть, — жестко сказал Свирид. — И Русь начнет пожирать саму себя, потому что от наших распрей более всего страдают женщины и дети.
— От борьбы с половцами пострадает больше детей и женщин, чем от войн княжеских, — Мономах вздохнул, сокрушенно покачав головой.
— А какие женщины и дети пострадали от воинов хана Иляса?
Свирид ждал ответа на свой вопрос. Князь Владимир молчал.
— Молчишь?
— Думаю, Свирид, — неспешно ответил Мономах. — Думаю. Много ли найдется последователей у хана Ильи?.. Но это — путь мира.
— Это верный путь, мой князь.
— Да, это путь, — согласился Мономах. — А есть и путь встречный. У нас мало дружинников, имеющих детей, и много дружинников, жен не имеющих. Может быть, нам следует договориться с половцами, чтобы их молодые вдовы искали мужей среди наших дружинников? Поговори об этом с ханом Илясом, друже.
— Мой кунак хан Иляс слишком молод и слишком счастлив для таких разговоров, — сказал Свирид. — Он юн и прекрасен в своей первой любви. Он в ослеплении, друг мой, и не следует нам с тобой перечеркивать его первого счастья.
— Мой отец тоже был в ослеплении, когда внезапно умерла моя матушка, великая княгиня Анна. И батюшка, кстати прекрасный полководец, настолько растерялся, что женился на половчанке, названной при крещении Анной. И ее возненавидели все женщины Двора. Все, побратим. И кто говорит, что ее отравили, а кто — что отравилась сама, не выдержав этой ненависти. И батюшка уж никогда более не водил рати в сражения. Ты знаешь об этом не хуже меня, но мне это еще и приснилось. Как в яви.
— Двор — не Русь, мой князь, — вздохнув, сказал Свирид. — При дворе каждый боится потерять свое место. Каждый. Там борются за место, а на Руси борются за жизнь. И поэтому нам надо брать пример с Иляс-хана. Счастливого Иляс-хана. Кстати, мой князь, почему ты отдал ему славу своей победы? Это ведь ты предложил ударить конницей в тыл?
Мономах улыбнулся:
— Чем раньше воин ощутит сладость славы, тем острее он ее почувствует, мой друг. Я почувствовал ее в тринадцать лет, когда убил барса, хан Иляс — в двадцать. Каждому — свое.
3
Потеряв еще в детстве отца, а в ранней юности мать, хан половецкой орды Иляс, во крещении Илья, и впрямь был счастлив, как никогда в жизни. Его чистая, порывистая душа доселе не знала ни любви, ни даже влюбленности. Круглый сирота, Иляс испытывал сейчас такой прилив счастья, такой восторг и такое упоение, каких ранее и во сне не мог увидеть.
И Надежда была счастлива. С детства воспитанная на былинах о сказочных и реальных богатырях, она восторгалась не только их отчаянной смелостью, но и мастерством, и ловкостью, и военной расчетливостью. Вот почему Надежда была счастлива уже с того мгновения, когда ей только еще поручили преподнести кубок славы герою, удостоенному высшего признания своей доблести и отваги.
Оказалось, что их юные чистые сердца давно стремились навстречу друг другу…
Так в кольчуге вождя половцев появилась огромная дыра. Ровнехонько против сердца.
Правда, пока еще сердце не болело…
Глава седьмая
1
В предзоревой истоме, когда влюбленные всего мира, израсходовав все силы до дна, сладко дремлют, обняв друг друга, в опочивальню хана Иляса и Надежды ворвались трое вооруженных половцев, один из которых был ранен.
— Великий хан, дальняя родня Итляра с рассвета громит наши коши!..
Как ни сладко спалось Илясу, а вскочил он мгновенно.
— По коням!..
— Не пущу…
Как все женщины на свете, молодая жена при первом же известии, что ее возлюбленный спешит в бой, вцепилась в супруга обеими руками.
— Не пущу… Не пущу… Не пущу!.. — причитала она.
Ласково, но твердо хан Иляс отцепил ее руки и ловко закатал жену в одеяло.
— Жди здесь. Я вернусь!..
Все они так говорят. А многие ли возвращаются?.. Этот вопрос мучительно терзал Надежду. Вот почему, поспешно выпутавшись из одеяла, она бросилась не за мужем, а к отцу, великому богатырю боярину Ратибору, наместнику великого князя Киевского Святополка на прозрачной границе с боевыми улусами половцев.
— Батюшка! Батюшка!.. Милый батюшка, повели вернуть мою любовь!..
— И куда же это твоя любовь сбежала? — вытирая лицо полой кафтана, резонно поинтересовался Ратибор.
— В бой! В бой!.. — крикнула заполошно Надежда. — А его же убьют! Убьют!..
— Ну, в бой — это же очень славно. Это ведь не к бабе же какой…
Тут он сообразил, что никакого боя быть не должно, что с Великой Степью подписан мир, что…
— Эй, кто там!..
Вошел личный телохранитель.
— Звал, боярин Ратибор?
— Девчонку бабам отдашь, пусть вместе повоют. А я занят.
Охранник сграбастал Надежду и уволок ее на женскую половину, а Ратибор, впав в некоторое смятение, поспешил к самому надежному советнику — князю Владимиру Мономаху, отвечать за спину которого он еще в юности дал славянскую роту.
— Дозволишь, великий князь?
У Мономаха сидел Меслим.
— Я — не великий князь, боярин Ратибор.
— Будешь великим, будешь, — сердито сказал Ратибор. — Война в Великой Степи началась. Напали на орду Иляса, он помчался к своим, а я дочь бабам передал для всяких рыданий.
