— За любовь, которая ему неизвестна! — крикнул с места Добрыня.
В зале расхохотались.
— Князь Мономах шел за своей любовью от Киева до Дании, — продолжал Добрыня. — Мне посчастливилось помогать ему, чем только мог, на этом тернистом пути. Я горд, что принес ему славянскую роту на верность вместе с моим побратимом Ратибором. И мы будем его защищать, ибо, защищая Мономаха, мы защищаем самое святое, что есть на земле — любовь!..
— Правильные слова, — гулким басом поддержал друга Ратибор. — Если ты, великий князь, вздумаешь изгнать Мономаха, мы с Добрыней уйдем вместе с ним. Ты, великий князь, пытаешься породить к себе любовь, но тебе не везет, и ты раз за разом порождаешь ненависть.
— Как смеешь…
— Изгони князя Мономаха в Смоленск, великий князь, — сказал кто-то из бояр, — и мы поймем тебя. Там сейчас нет князя, и место ждет достойного.
Вечером того же дня великий князь Киевский Святополк Изяславич подписал назначение князя Владимира Мономаха в город Смоленск.
3
Назначение исполняющим обязанности князя Смоленского, в чьи полномочия входило командовать дружиной и ополчением, надзирать за общим порядком, а также участвовать в заседаниях Городской думы с правом решающего голоса, было весьма лестным, но отнюдь не для князей, подобных Мономаху, сыну великого князя Киевского Всеволода и Византийской принцессы Анны. Родовитость князя Владимира была куда более знатной, нежели иных потомственных князей тогдашней Руси.
Мономах любил Смоленск, где во времена юности княжил, город этот был связан с его личной судьбой — с активной помощью Смоленска он завоевал любовь королевы Англии, но…
Шевельнулось в Мономахе одно предвидение, о чем он в конце концов и рассказал своей венценосной супруге.
— Понимаешь, моя королева, это всего лишь неуловимое чувство…
— Чувство?..
— Предчувствие.
Гита задумалась.
— Ты прав, мой супруг, — сказала она наконец. — Об этом же когда-то говорил и твой побратим Свирид. Вспомни: он сказал, что твое главное дело — борьба с половцами. Борьба с половцами — это твоя судьба.
— Значит, великий Киевский князь… — начал было Владимир.
— Злопамятен, но не умен, — тотчас подхватила Гита. — Никогда не играй в его игры, мой князь. Пусть он играет в твои.
— Я тотчас отправлю в Киев гонца с письмом о моем отказе от княжения в Смоленске, — решил Мономах. — Как же мой родственник пропустил в Боярской думе это решение?..
И наказал гонцу повидать думца Добрыню и передать ему, что срочно ждет его на совет.
А женатый на сестре Мономаха Добрыня ни о чем и не думал. Размечтался, вспомнил юность свою, поход в Данию во спасение Английской королевы, да как принял он славянскую роту на верность… Добрыня вообще был мечтателем в отличие от расчетливого и осторожного Ратибора.
Гонец Мономаха быстро домчался до стольного града, где отдал прямо в руки великому князю грамоту Мономаха. Святополк Изяславич послание прочитал, усмехнулся, подумав, сказал:
— Это, в конце концов, его право. Гонца хорошенько накормить, уложить спать, утром заменить лошадь и отпустить с честью.
А в сердце сделал еще одну зарубку. Злопамятен был великий князь. И как только гонец Мономаха вышел, тут же выслал к половецкому хану Китану гонца одвуконь — с грамотой, где обещал золото за немедленное нападение на князя Мономаха. А вдогонку прежнему отдал еще одно распоряжение — выдать утром гонцу князя Мономаха больного, слабенького коня.
Гонец Мономаха выполнил и главное — устное — повеление своего князя: передал думцу Добрыне, что Мономах ждет его на совет.
Добрыня поспешил к старейшине.
— Что у тебя?
— Князь Мономах к себе вызывает. Когда-то я дал ему роту на верность.
— Роту надо исполнять, — вздохнул старейшина. — Ты свободен, боярин.
На следующий день Добрыня одвуконь выехал в Чернигов. Как раз случилась гроза, и ему пришлось пережидать ее до ночи, зарывшись в скирду свежей соломы, ну а ночью какая скачка.
Гонец князя к Святополку Изяславичу из Киева тоже еще не прибыл.
Уже с полудня Мономах с трудом и напряжением всех сил отбивал нападение половецкой орды хана Китана. К несчастью, за день до нападения Железян — с его же, князя Мономаха, разрешения — увел свою дружину в Чехию, решив еще раз основательно пограбить ее, пока чехи не опомнились, а хан Иляс отпросился накануне навестить свои дальние коши, так как опасался набега молодежи из соседних орд, не раз уже заявлявшейся за его барантой. Чутье не обмануло, и Иляс помчался со своими джигитами отбивать баранту. Вот и остался Мономах совсем один, с немногочисленной охраной да челядью.
— Гита, уводи детей в подвал — и к обрыву!.. — крикнул Мономах жене в самом начале битвы. — Прошу, не теряй времени!..
— С ними все в порядке, их увел наш старый повар, любовь моя! А мы с тобой, коли такова судьба, погибнем рядом друг с другом!..
— Гита, уходи, умоляю тебя!.. — Мономах и на мгновение не мог представить себе гибель супруги.
Но Гита вышла к нему в боевом панцире, золоченом шлеме, с мечом в руке.
— Вперед, мой витязь!..
— Что ж, повинуюсь, моя королева!..
4
Все складывалось скверно, но сработала система обороны, созданная Гитой еще в то время, когда Мономах вместе с ханом Илясом и воеводой Железяном ходил в Богемию по повелению великого Киевского князя. Тогда это их спасло, но лишь потому, что налет был не боевым, а устрашающим. Сейчас все складывалось куда опаснее.
— Туго нам придется, — сказал Меслим.
Впрочем, пока отбивались удачно. Половцы из орды Китана не имели особого опыта борьбы с укрепленными усадьбами, тем более такими, как усадьба Мономаха, из оружия у них были только сабли да стрелы, и атаковали они не очень-то усердно и охотно.
Но все равно сил явно не хватало, и долго так продолжаться не могло. Мономах это понял сразу. Утешало лишь, что дети надежно спрятаны. Все же князь послал верного Павку за наместником великого князя Киевского боярином Ратибором. С опаской следил, удастся ли Павке выскользнуть из усадьбы незамеченным, но половцы были так увлечены атакой, что верный слуга сумел проползти ужом и скрыться из глаз.
У преданных друзей существует предчувствие. И хан Иляс, отбив баранту у дерзкой молодежи, почувствовал вдруг тревожное беспокойство. Остановив преследование, он решительно повернул назад, к оставленному им войску. А войско отдыхало, расседлав коней, отпустив их пастись.
Чтобы собрать воинов, отловить коней да изготовиться к бою, требовалось время. А потому первым к осажденному ордой Китана дому Мономаха прибыл выспавшийся в теплой скирде Добрыня.
