— Слушай дальше. Хлеб кривичи пекут на кленовых листьях, круглым, как солнце. И на свадьбах священник водит пары строго по солнцу.
— Солнцепоклонники, что ли? — удивился Владимир. — Слыхал о таких.
— Нет, князь, не солнцепоклонники. С нечистой силой так борются, так как нечистой силы в земле кривичей больше, чем чистой.
— Странная вера, князь Судислав.
— Племенная. Нечистая сила эта не любит людей, света не выносит и сразу исчезает, когда человек посмотрит на кого-нибудь из них в упор.
— А креста они что, не боятся?
— Кто? Нечисть эта?
— Я про кривичей.
— С крестом Божьим у кривичей свои дела, нам неизвестные. Помни об этом.
— Запомнил. А еще что?
— Домашний огонь берегут. Истопив, горячие угли сгребают и присыпают золой, чтоб домашний огонь дожил до другого дня. И никогда, никогда не плюют в огонь. Это ты особо учти.
— Грех плевать в то, что нас согревает и путь освещает.
— Вот потому-то всякий раз, переходя в новый дом, кривичи огонь берут из старого, иначе счастье потеряешь. Каждой весной делают домашнему огню праздник. Белят печь, украшают зеленью и кормят огонь салом и мясом.
— Язычники, значит?
— Нет, веруют.
— В кого? Неужто в Иисуса Христа?
— И в него — тоже.
— Что значит — «тоже»?
— Значит, больше — в своего племенного бога. Он у них веселый и незатейливый. Вреда никому не делает, но подшутить над людьми очень даже любит. И помощники у него тоже озорные шутейники. Веселая у кривичей вера, князь.
— Ну, что у них там еще веселого?
— К примеру, в доме живет дедушка Домовой и его прислуга — шапетники. Они шутки разные творят. То вещь домашнюю куда спрячут, то что-нибудь страшное хозяйке в дремоте нашепчут, то по ковшику стукнут, чтоб вода на хозяйку пролилась. Если вещь куда спрятали, то надо левой рукой осторожно дедушке Домовому бороду завязать, чтоб он шапетников своих приструнил. И никто его никогда не обижает. А если строят новый дом, то под угол для него непременно кладут петушиную голову. На ворота либо под поветь кладут хлеб-соль с молитвой: «Хозяин честной, хлеб-соль прими, мое именье и надворья сбереги».
— Кощунство какое-то… бесовское, — проворчал Мономах.
— Кощунство не может быть озорным. А эту озорную и веселую веру кривичей знать тебе надобно, коли станешь князем Смоленским.
— Послушаю их заветы.
— Готов?
— Готов.
— Слушай и запоминай. В заговины, в день поминовения усопших, приглашай к столу домовых господ. Явно придут — не пугайся, зла не сделают. Не забывай приветить хлебника с гуменником — они ночами за нас двор прибирают.
— Запомнил.
— Четырежды в год кривичи справляют дни-деды. Девять разных блюд готовят. От всех блюд хозяин сам на стол кладет по три куска и три ложки. Стол на ночь не убирают — деды прилетают кормиться.
— Правильно делают, — сказал Владимир. — Дедов помянуть следует.
— В лесу, в болотах живут лесовики, водяные, лихорадки. Они бегут от человека. Есть еще бесы, что живут в болотах, — продолжал князь Судислав. — Но сильнее всех бесов, домовых и лесных человек, который все знает. Князь кривичей знает. И непокорные кривичи верят только своему князю Воиславу.
— Вот к чему ты все мне рассказал, — улыбнулся Владимир.
— Подумай об этом, князь Мономах.
— Прими мою благодарность, князь Судислав. Очень ты мне помог.
На том они и расстались.
2
Владимир легко уговорил отца поменять Ростов Великий на Смоленск, не вдаваясь ни в какие подробности.
— Смоленск так Смоленск. Три дня на сборы. Ступай, занят я.
— Благодарю, батюшка.
Мономаху собраться было, что нищему подпоясаться. А потому он тут же вспомнил о сестрах и их веселых подружках. И сразу же прошел на женскую половину великокняжеского дворца.
Постучал в заветную дверь.
— Дозволишь, матушка моя?
— Входи, сын.
Вошел, преклонил колено, почтительно поцеловал материнскую руку.
— С чем пожаловал?
— Отец повелел в Смоленске княжить. Пора, говорит, тебе управлять учиться.
— Знаю. Говорил он мне об этом.
— А как учиться управлять, матушка?
— Как? — великая княгиня усмехнулась. — А так, что коль в посконном платье не узнают в тебе князя, то какой же ты князь?
— Понял, матушка моя светлая! — Радостно крикнул и засиял облегченно. Будто гора с плеч скатилась.
Византийская принцесса засмеялась, притянула его голову к себе и поцеловала в лоб.
— Правь, князь Смоленский!
Владимир вышел от нее сияющим. Даже постоял немного за дверью, чтобы в себя прийти.
А потом заглянул к сестренкам и их подружкам.
— Сестренки, поехали кататься. Я вам цветущую долину покажу.
Завизжали девчонки, запрыгали, засмеялись, в ладошки захлопали…
А сестренки Владимира мало интересовали. Его интересовали подружки сестренок. Особенно подружка младшей сестры. Ольга.
Выехали с заднего двора в коляске. Тайком. Добрынька правил лошадью, Мономах ехал на своем любимом жеребце впереди, а Ратибор гулко топал сзади с дубиной на плече. Добрынька весело болтал, девочки смеялись, но негромко и как-то скованно, настороженно поглядывая на Ратибора.
Спустились в низину, поднялись на вершину холма и остановились.
Перед ними лежала цветущая долина, и девочки от восторга замерли. И долго молчали, не решаясь нарушить тишину.
Владимир поглядел на них, усмехнулся и начал неторопливо рассказывать о том, на что восхищенно смотрели сейчас широко распахнутые девичьи глаза. От шуйцы к деснице. Как учил его великий князь Всеволод.
— Это — полынь. Трава с сединой и горечью. Трава старости. А рядом с горечью — сладость для скотины. Копытник. Он не боится морозов и зимует под снегом. И лани, олени, косули, — Владимир почему-то вздохнул, — лошади дикие, которые торпанами называются, и другие травоядные копытами разгребают снег — копытят его — и переживают зимы. А если левее взять, то увидите множество степенных птиц, которых у нас называют дрофами…
Пока он рассказывал, Добрынька, ловко цепляясь за скалы, спустился вниз, нарвал добрый букет цветов и, поднявшись наверх, преподнес его сестре Мономаха княжне Елене.
— Это тебе, княжна…
Через три дня новый Смоленский князь отправился в Смоленск с княжеской стражей и личными телохранителями — спины и левой руки. Плыли неспешно на распашном княжеском струге под княжеским стягом: черный барс на алом полотнище. Добрынька вместе с гребцами безмятежно распевал песни, которые Ратибор изредка приправлял густым басистым рыком:
