– Моя дорогая Чар, нам уже изрядно надоело выслушивать жалобы Фейт на так называемую бессонницу. По сравнению с тем, что мне приходится выносить практически каждую ночь, ее страдания не стоят и выеденного яйца!
– Да ты здоров как бык, Юджин! Просто становишься ипохондриком, а Вивьен всячески поощряет твои капризы. Не бросайся на его защиту, Вивьен! Вы оба меня нисколько не интересуете. Но Фейт, по-моему, уже достигла критической точки и вскоре свалится без сил. Глядя на нее, я невольно вспоминаю то ужасное время, когда Лейла несколько месяцев жила под стрессом, а потом у нее не выдержали нервы.
Барт громко расхохотался:
– Вот умора! Еще бы им выдержать, если на них давит такая гора рахат-лукума!
Обри решил вмешаться, пока Чармин не съездила брата по физиономии:
– Считаю своим долгом заметить, что в доме не только Фейт на грани нервного срыва. Если я потеряю контроль над собой и разрыдаюсь при виде этого жилища, вы, надеюсь, поймете, что за свои поступки я не отвечаю.
– Ей надо сменить обстановку, – произнесла Клара.
Вернувшийся Клэй сообщил, что мать легла отдыхать, и эта тема больше не поднималась. Фейт спустилась к чаю, но, судя по ее недовольному виду, сделать это ее вынудили обстоятельства – ей сказали, что в чаепитии примет участие ее муж.
Пенхаллоу сидел за столом в поношенном халате. Похоже, подняться с постели стоило ему немалых усилий. Глаза его смотрели напряженно, лицо посерело, а тело обмякло в инвалидном кресле. Он сразу обратил внимание на недовольство Фейт и заговорил с ней грубо и насмешливо:
– Ага, не ожидала меня увидеть? Хороша женушка! Даже не спохватится, если я отдам концы! Почему ты не сидишь у моей постели? На мужа ей, видимо, наплевать.
Фейт, так и не привыкшая к публичным выволочкам, залилась краской.
– Я плохо себя чувствовала, Адам, – тихо промолвила она.
Пенхаллоу саркастически рассмеялся:
– Ах, она плохо себя чувствовала! Все та же старая песня!
Барт подошел к отцу с тарелкой сэндвичей.
– Вдарь-ка по ним, отец, – предложил он.
Пенхаллоу взглянул на него исподлобья.
– А по тебе можно?
– Попробуй! – усмехнулся Барт.
Отец дернул его за ухо.
– Чувствуешь себя победителем?
Оглядев комнату, он заметил Клэя. Взяв сэндвич, снова обратился к жене:
– Похоже, твой сынок не спешит вступиться за тебя, дорогая.
Клэй вспыхнул и сделал вид, будто ничего не слышал. В комнату вошел Рэймонд, и Пенхаллоу мгновенно забыл про жену. При виде сына он выпрямился в кресле.
– Не ожидал увидеть меня здесь? – с вызовом произнес он.
Лицо Рэймонда было, как всегда, бесстрастным.
– Я об этом вообще не думал, – ответил он, подходя к столу.
– Ты выглядишь усталым, – заметила Клара, передавая ему чашку с чаем.
– Нет.
Почувствовав на себе взгляд отца, Рэймонд поднял голову и посмотрел на него в упор. На губах Пенхаллоу появилась усмешка – то ли он издевался над сыном, то ли восхищался его самообладанием.
Пенхаллоу начал помешивать ложкой чай, причем так энергично, что Обри с Чармин тревожно переглянулись.
– Я останусь с вами до ужина, – объявил старик.
Это сообщение присутствующие встретили без энтузиазма. Один Обри счел своим долгом вежливо заметить:
– Как мило с твоей стороны, дорогой отец!
– Не знаю, от кого меня больше тошнит – от тебя или от Клэя! – с отвращением воскликнул Пенхаллоу. – Нечего тут нюни распускать вокруг меня! – Он окинул комнату гневным взглядом. – Какие же любящие у меня детки!
– Не хотелось бы критиковать отца, но мне кажется, это безосновательное замечание, – прошептал Юджин на ухо Кларе.
– Учитывая, что завтра тебе придется сидеть допоздна, я бы на твоем месте пошла отдыхать, – посоветовала Клара брату.
– Держи свои советы при себе! – огрызнулся Пенхаллоу. – Вы только и мечтаете, чтобы я не вылезал из постели, но должен вас разочаровать. Совсем от рук отбились, пора показать, кто в Тревеллине хозяин! – Он ткнул пальцем в сторону жены. – К тебе тоже относится! Не надейся, что улизнешь со своей головной болью, не выйдет, голубушка! А ты, – показал Адам на Чармин, – в Лондоне можешь сколько угодно корчить из себя мужика, но здесь об этом забудь! Еще раз увижу тебя в штанах, трость обломаю о твою задницу!
– Только попробуй! – яростно крикнула Чармин. – Ты мне не хозяин! Твоя дочь от тебя уже давно не зависит! Можешь орать сколько угодно! А если поднимешь на меня руку, то получишь сдачи!
– Не надо! Прошу вас, перестаньте! – взмолилась Фейт, вжимаясь в кресло.
Но ни один из участников схватки не обратил на нее внимания. Пенхаллоу грохотал во весь голос, Чармин вторила ему на самых высоких нотах, и вместе они создавали такой гвалт, что никто не рискнул присоединиться к их словесной дуэли. Юджин, как всегда, возлежавший на диване, втихомолку посмеивался над ними обоими; Клара продолжала невозмутимо пить чай; у Клэя затряслись руки, и он вынужден был поставить чашку; а Конрад, появившийся в комнате в разгар ссоры, сразу поддержал сестру, закричав:
– Давай, Чар! Врежь ему!
Рубен Лэннер, вошедший вслед за Конрадом, приблизился к креслу хозяина и, потянув его за рукав, прокричал в ухо:
– Помолчите минутку!
Прервав на середине весьма нелицеприятное описание характера своей дочери, Пенхаллоу рявкнул:
– Чего тебе, старый дурак?
– Вас хочет видеть мистер Оттери. Я проводил его в Желтую гостиную.
Пенхаллоу немедленно остыл. В глазах мелькнуло любопытство.
– Финис, говоришь? – Его грузное тело затряслось от беззвучного смеха. – Очень интересно! Проводи его сюда! Зачем ты отвел его в Желтую гостиную?
– Он хочет поговорить с вами наедине.
– Почему наедине? – удивился Конрад.
Рэймонд, выслушавший новость с непроницаемым лицом, поставил чашку и сказал:
– Я приму его.
– Ну и дурак же ты, Рэймонд, – с сожалением произнес Пенхаллоу. – Значит, старина Финис желает со мной повидаться. Почему бы и нет? Отвези меня в Желтую гостиную, Рубен!
Рэймонд промолчал. Проезжая мимо Чармин, старик схватил ее за руку.
– Ну-ну, моя девочка! Поцелуй-ка меня! Когда ты бесишься, то очень похожа на мать. Хотя она бы в гробу перевернулась, узнав, как ты живешь! Но ты смелая девчонка, хвалю!
Притянув дочь к себе, Адам шумно поцеловал ее и, звонко шлепнув, двинулся дальше.
Когда Рубен выкатил кресло из комнаты, братья вопросительно посмотрели на Рэймонда. Тот сказал, что знает не больше, чем они.
