– Я вижу их красными! Тускло-красными.
– Очень немногие люди способны увидеть их такими, – искренне сказал Чарльз.
Он вскоре обнаружил, что месье Дюваль чрезвычайно чувствителен к лести, даже самой неприкрытой, и продолжил распространяться в том же духе. Через двадцать минут художник почти растаял, и когда Чарльз торжественно заявил, что для Фрэмли большая честь иметь среди своих жителей гения, он с отвращением отбросил кисть и воскликнул:
– Вы думаете, я живу здесь по своей воле?!
Дюваль согнулся на своем походном стульчике, и его рука, державшая палитру, задрожала от переполнявших его эмоций.
– Я только и думаю, как отсюда убраться! Пять лет я здесь прозябаю, пять лет! Но наступит день, когда все закончится. И тогда я свободен, я исчез!
Он немного успокоился и хитровато улыбнулся, показав потемневшие зубы.
– Странно я говорю? Не то что вы, англичане, всегда холодные как лед. Здесь я для всех просто сумасшедший француз, но вы сумели разглядеть во мне гения, мой друг! – Дюваль ударил себя в грудь. – Тут, у меня в душе! Вы в восторге от моей картины и не смеетесь у меня за спиной. А раз вы умеете ценить настоящее искусство и проявили понимание, я вам кое-что скажу.
Взяв Чарльза за рукав костистыми пальцами, он тихо произнес:
– Будьте осторожны. Вы собираетесь жить в доме, который принадлежит Монаху. Предупреждаю вас, будьте осмотрительны и не пытайтесь мешать ему. Это сулит неприятности. Слышите? Вам грозит опасность, серьезная опасность.
– Благодарю за предупреждение, – невозмутимо ответил Чарльз. – Но мне кажется, привидение не может нанести мне большого вреда.
Художник как-то странно посмотрел на него.
– Я только прошу вас быть осторожным. Вы пытаетесь найти Монаха, потому что не верите в призраков. Но, повторяю, это очень опасно.
– Вы считаете, мне не следует выяснять, кто он такой?
– Никто этого не знает. Никто! Но возможно, бедняга Дюваль, над которым все смеются, когда-нибудь узнает, кто он такой.
Взгляд его затуманился, на губах заиграла улыбка, голос понизился до шепота:
– И когда я это узнаю, то буду наконец свободен и отомщу за все! О, как это сладостно сознавать!
Его когтистые руки судорожно сжались, словно он душил невидимого врага.
– Простите, Монах вам, видимо, здорово насолил? – предположил Чарльз.
Его слова вывели Дюваля из мечтательного оцепенения. Он поднял свою кисть.
– Это призрак, – пробормотал он. – Вы же сами сказали.
Поняв, что больше от художника ничего не добьешься, Чарльз приготовился к отступлению.
– Ну вот я и разберусь, призрак или нет, – проговорил он. – Вы, кажется, тоже заняты этим. Если вам нужна моя помощь, то милости просим к нам в монастырь.
– Не нужно мне никакой помощи, – ответил Дюваль, надувшись, как обиженный ребенок.
– Не нужно? А если однажды я сообщу, что видел лицо этого Монаха?
Дюваль быстро обернулся:
– Ничего вы не видели! Он не показывает лица, и даже не пытайтесь увидеть его. – В упор взглянув на Чарльза, художник тихо произнес: – Один человек видел его – всего раз в жизни. Только один человек!
– Да? И кто он?
– Не имеет значения, тот человек уже умер.
– От чего он умер? От страха? – насмешливо поинтересовался Чарльз.
Художник опустил голову.
– Возможно. Но я думаю, что не от страха, – проговорил он, выдавливая краску из тюбика. – Возвращайтесь в свой монастырь и не забывайте о моих словах.
– Постараюсь. Надеюсь увидеть вашу картину, когда она будет ближе к завершению.
Дюваль по-детски обрадовался:
– Вам так понравилось, что хотите увидеть и другие работы? У меня дома есть много картин, может, и не таких, как эта, но все они гениальные. Приходите ко мне, и я вам их покажу. Возможно, вы даже что-нибудь купите у меня?
– Я об этом подумывал, – соврал Чарльз.
Монах был моментально забыт. В глазах художника вспыхнул алчный огонек.
– Bon!
[6] Приходите скорее, и я покажу вам свои лучшие произведения. Может, завтра? Или послезавтра?
– Спасибо. Я загляну к вам завтра. Приблизительно в это же время. – Чарльз посмотрел на часы. – В половине четвертого? Или вы работаете?
– Нет, нет! Я полностью к вашим услугам, – заверил Дюваль.
– Тогда au revoir
[7]. Увидимся завтра.
Сердечность, с которой Дюваль распрощался с Чарльзом, ничуть не напоминала о его былой неприветливости. Тот быстро зашагал к деревне, размышляя о художнике.
Одно было ясно: это не Монах, разве что Дюваль обладает выдающимися артистическими способностями. Однако человеку, постоянно находящемуся в наркотическом тумане, вряд ли по силам такая роль. Однако именно это состояние заставляет относиться к его словам с долей сомнения. Многое из его болтовни подозрительно напоминает галлюцинации наркоманов, хотя, когда он упоминал о Монахе, в его глазах мелькнула ненависть. Он говорил о нем не как о привидении. Для Дюваля Монах был вполне реальной фигурой, к тому же очень страшной. Однако не исключено и то, что в состоянии, близком к белой горячке, в его мозгу мог возникнуть образ монастырского призрака, который позже оброс фантастическими подробностями.
Если предположить, что Монах никакой не призрак, то возникают сразу два вопроса. Во-первых, зачем понадобился этот бессмысленный маскарад? Во-вторых, кто за этим стоит? Найдя ответ на первый вопрос, ответить на второй будет значительно легче.
Что касается его личности, пока здесь не за что уцепиться – это может быть любой из их новых знакомых или же кто-нибудь неизвестный.
Художник что-то знает, но как далеко заходит его осведомленность, пока неизвестно. Чарльз надеялся, что, купив что-либо из его картин, он расположит его к себе и выудит информацию. Правда, есть риск, что тот просто сочинит эффектную сказку, но ради дела можно рискнуть.
Чарльз подошел к гостинице. Бар был закрыт, но во дворе за аркой имелось продуваемое всеми ветрами помещение, именовавшееся гостиной. Там он обнаружил своего шурина, сидящего в неудобном кожаном кресле и беседующего с мистером Экерли. Полковник был в мешковатых брюках гольф, а к одному из столов была прислонена сумка с клюшками.
– Ага, вот и Малкольм! – провозгласил он, увидев Чарльза. – Присаживайтесь, дорогой друг! Рыбачили? А я возвращался после своего ежедневного гольфа! Заметил вашу машину у входа и решил поинтересоваться, кто из вас пытается выпить в столь неурочный час. Вы куда-то ходили?
