Анна думала, что сожгла или выбросила компромат. Осталась одна-единственная школьная фотография, завернутая в коричневую бумагу и лежавшая на дне комода в маминой спальне. У Анны недостало сил лишить маму всех воспоминаний. Но, видимо, каким-то образом этот чудовищный реликт ускользнул от ее внимания.
Прерывисто дыша, она думала: «Как? Каким образом?» Она не держала в квартире, тем более на виду, никаких напоминаний о прошлом. И тут до Анны дошло. Фотография выпала из внушительной сумки с барахлом, которую она принесла с чердака и не успела разобрать. Сумка валялась на боку, и фотография под тяжестью собственного веса выскользнула из нее и упала на пол. Анна сочла жесткий прямоугольный предмет, попавший ей на глаза, старым пустым пеналом. Нежелание прикасаться к вещам, связанным с прошлым, и нелюбовь к наведению порядка сделали свое дело. В результате ее застали врасплох.
– Быть того не может, вы знакомы? – спросил Джеймс, вытаскивая фотографию. Стали видны бретельки сшитого мамой платья и многочисленные золотые цепочки, которые ей нравилось носить просто для шика.
Он стоял на пороге откровения, но до него еще не дошло…
Анна молчала, как немая. А потом паника подтолкнула ее к действию.
– Хватит копаться в моим вещах! – крикнула она, бросилась вперед через всю комнату, выхватила фотографию из сумки и прижала к животу обеими руками. – Ты весь вечер суешь нос куда не надо, назойливый придурок!
– Э?..
Джеймса явно напугали ее крик и внезапная вспышка ярости.
– Она же просто лежала здесь… Откуда у тебя фотография этой девочки? Мы вместе учились в школе, она, кажется, была итальянка…
Его синие глаза – густого, насыщенного оттенка, точь-в-точь обложка «Великого Гэтсби» – широко раскрылись. Глаза, от которых некогда Аурелиана не могла оторвать взгляд на уроке химии, пусть даже они скрывались за дурацкими защитными очками. Джеймс сначала раскрыл, потом закрыл рот и недоверчиво покачал головой…
Анна тяжело вздохнула.
– Ты… Алесси. Но ее звали… Адриана? Это твоя сестра?
– Аурелиана, – с дрожью в голосе ответила Анна. – Меня зовут Аурелиана.
Она призналась – и испытала моментальное облегчение. Вот она и вышла из тени. Потом боль нахлынула с новой силой, когда лицо Джеймса исказилось недоверием, удивлением… и насмешкой.
Он засмеялся. Ей-богу, засмеялся. Коротко фыркнул.
– О господи! Анна. Аурелиана. Это ты? Она – это ты? Просто не верится…
– Ты смеешься надо мной?
– Просто я слегка ошарашен. Никогда ничего подобного… Почему ты сразу не сказала?
– А помнишь, как ты со мной поступил? – Джеймс пожал плечами. – Забыл? – с ударением спросила Анна.
Теперь она могла только атаковать, превращая боль стыда в бешеную ярость.
– Видишь ли… Столько лет прошло. Извини, я как-то не припоминаю… ну, ты явно держала это в голове дольше, чем я. Ты теперь совсем другая…
– Другая – то есть не такая жирная? Не такая страшная? Меня меньше травят? Кстати, никакие воспоминания не пробудились?
Атмосфера в гостиной была полна агрессии, и инстинкты повелевали Джеймсу защищаться. Вид у него стал смущенный. И злой.
– Извини, но чего ты полезла в бутылку? Это ты тут шифруешься, скрываешь свое имя и вообще ведешь себя как ненормальная.
– Ненормальная? – закричала Анна. – Ты опять обзываешься? Зато ты, я вижу, точно остался прежним!
– Чего ты орешь? Успокойся.
– Не командуй! – рявкнула Анна и сама вздрогнула при мысли о том, что рискует показаться ненормальной, но эмоции уже взяли верх над разумом. – Сейчас я напомню, что ты сделал. Я поверила тебе и вышла на сцену в дурацком платье, а ты подговорил всю школу забросать меня конфетами. Вы с Лоренсом стояли там, смотрели и ржали. И ты кричал: «Слониха, слониха!»
Джеймс прищурился и прикусил губу.
– Хм… ну ладно. Ты хочешь, чтобы я извинился за дурацкую шутку, которую устроил двадцать лет назад?
– Для начала хотя бы признай свою вину.
– Ты понимаешь, что выглядишь сейчас полной дурой? Ты ведешь себя так, как будто виноват был кто-то другой. До сих пор ты нормально со мной общалась!
– Виноват был ты! И я веду себя так, потому что тебе смешно, и только!
– Что, я внезапно стал главным врагом? В школе я, наверное, был главным гадом, да?
– Хуже некуда.
– Ну конечно.
– Я говорю правду! Ты сделал самую большую подлость. Ты знал, что нравился мне, и воспользовался этим. Никто другой не заманил бы меня на сцену.
– Прекрати истерику. Я же просто пошутил.
– Раз ты отмахиваешься, сразу видно, что ты за человек.
– Но я же не виноват, что ты тогда влюбилась и тронулась умом!
– Тронулась? Ах ты сукин сын! – зашипела Анна, дрожа от ярости. – Ты абсолютный и совершенный мерзавец!
Джеймс явно немного испугался. Потом на его надменном лице отразилось отвращение. Именно то, что Анна и ожидала увидеть в момент узнавания.
– Я ухожу. Ты просто психопатка, – сказал Джеймс, хватая куртку. – Пока.
Когда хлопнула входная дверь, Анна запустила фотографию через всю комнату. Она отскочила от стены и упала стеклом вниз. Анна с отчаянным воплем повторила попытку. Фотография ударилась о книжную полку, и стекло разлетелось вдребезги, осыпав ковер десятками крошечных сверкающих осколков. Слова Джеймса насчет сумасшествия выглядели не такими уж безосновательными.
Вот ублюдок! Почему она имела глупость поверить, что мальчишка, жестоко обидевший ее, изменился? Зачем она вообще впустила сюда Джеймса Фрейзера?
Анна опустилась на диван и заплакала. Задыхаясь и икая от рыданий, которые поднимались из живота. Она чувствовала себя так, словно вместе со слезами через глаза вытекала душа.
Погоня была долгая и медленная, точь-в-точь гонки зайца и черепахи, но Аурелиана наконец настигла Анну, и они слились в безнадежном отчаянии.
Включилась музыка. «Ты любишь веселиться».
50
– Во всех журналах очень рекомендуют рицин, – сказал Лоренс, изучая меню, пока они, попивая пахнущий табаком коктейль, сидели в баре ресторана «Хоксмур».
– Рицин? Это же яд.
Лоренс снова заглянул в меню.
– Я имел в виду пуцин. Это канадское блюдо. Картошка с творогом и молочной подливкой. Что-то вроде дефрагментированного сыра.
Джеймс засомневался. Он предпочел ребрышки, к которым подали серебряную соусницу с подливкой. А у Лоренса вся тарелка была в какой-то коричневой жиже.
– Видимо, по китайскому календарю год подливки, – заметил Джеймс. – Тебе не кажется, что мы едим как в самой обычной закусочной, только с шиком и подороже?
