– Руки за голову! – ткнул меня в спину охранник, который перед тем, как меня сюда доставили, сам клевал носом в дежурке. – Вперёд по коридору!
Сперва мне показалось, что охранник ведёт меня в туалет и, увидев крупную букву «М» на двери, я повернул туда, но конвоир ударом носка сапога по моей ноге показал, что меня ждут в другом месте.
Перед одной из дверей без опознавательных знаков охранник стеганул своё зловещее – «Стой!», и я упал духом. Мне показалось, что там, за дверью, сидит дикий зверь, и он меня сейчас непременно растерзает.
Охранник услужливо открыл дверь, пропуская меня вперёд.
В небольшой комнате со стеллажами, заставленными всякой всячиной, сидел тот, которого называли Шурепой, и ещё один, его лица я из-за света в окне разглядеть не мог. Наверное, это был водитель, а может, кто-то ещё из сотрудников этого заведения.
– Ну, я пошёл, товарищ капитан!
– Иди! – и мой конвоир, тихо прикрыв дверь, удалился.
– А, туз козырной прибыл! – Шурепа, по-отечески обняв меня за плечи, усадил на своё место. – Ты сиди! Сиди! – попридержал он меня твёрдой ладонью, когда я попытался подняться, чтобы рассказать о своём деле: денег нет, а домой надо…
– Куришь? – спросил он меня, почему-то поглядывая боком на другого милиционера.
– Если можно? – робко проговорил я, сглатывая тугую, как резина, слюну. Почему-то во рту стало так сухо, что язык наждаком царапнул нёбо.
– У нас всё можно! – успокоил меня Шурепа, протягивая папиросу.
Я только потянулся прикурить от его сигареты, как ударом в челюсть был сшиблен со стула тем другим сотрудником, у которого отсутствовало лицо.
Ничего не понимая, вытирая рукавом разбитый рот, я попытался подняться, но удар сапога опрокинул меня навзничь.
– Пломбы, щенок, вскрываешь! С кем работаешь, сука, говори!
Обида, злость, ненависть к самому себе, клокотали в груди так, что я, приподнявшись на локте, никак не смог выговорить слово «пломба» и только вытолкнул разбитым ртом:
– Помбы… Не я!
– Врёшь! Я тебя заставлю хором петь! – Шурепа сел на освободившийся стул, глубоко затягиваясь папиросой. – Член на пятаки порублю!
– Бери бумагу! – сказал Шурепа тому, другому. – Пиши показания!
– Фамилия, имя, отчество? Год рождения? Откуда прибыл? – Шурепа длинно сквозь зубы пустил пенную струю мне под ноги.
Вытирая рукавом распухшие губы, я рассказал о себе всё: и откуда я, и как пропил с артистами заработанные в лесу деньги.
– Динамо крутишь, щенок! Так и поверили! На протокол, подписывай!
Шурепа сунул мне в лицо лист бумаги, на которой было что-то написано, но я никак не мог угадать, ни одной буквы. Перед глазами плавали водянистые, как на деньгах, круги и знаки.
Тогда бумагу взял другой милиционер, который эту бумагу писал, и стал читать: «Я, такой и такой-то, двадцатого августа, вскыл на железнодорожной патформе поезда номел такой-то, контейнел с неизвестным мне гузом и был задежан сотудниками милиции, в чём и асписываюсь». – Оказывается, милиционер был основательно картавым человеком, и как попал служить в милицию – неизвестно. Таких, вроде, не брали…
Мне снова сунули в руки бумагу и ручку:
– Распишись – и всё! Тебе ничего не будет. Козари крести, груз на месте! Давай, расписывайся!
– Не буду! Я ничего не вскрывал! Может, вы сами вскрыли! – вспомнил я подслушанный ночной разговор.
Милиционеры переглянулись между собой:
– Ах ты, сука! Щас признаешься! Щас…
– Может, ему «соника» сдеать? – предложил тот, картавый.
– Не, слоника мы ему делать не будем, а вот малярийного комарика на конец посадим. Зубами будет дробить, как швейная машинка!
– Ахга! – гыкнул радостно картавый. – Подпишет! Куда денется? Не такие подписываи! Как зубами задобит, так ты ему учку в асты и бумагу: «Подписывай, свовочь!»
Я испугано крутил головой в полутёмной комнате. Какие комарики? Откуда?
Эти заплечных дел мастера, повозившись в углу, достали тракторный пускач с проводами:
– Снимай штаны!
Я испугано замыкал и закрутил головой.
Шурепа зажал меня с боков так, что я не мог пошевелиться и только испуганно икал.
Картавый стал стаскивать с меня брюки:
– Быкается, как жеебец!
Удар в печень парализовал меня окончательно.
Один конец оголённого провода этот умелец пластырем приклеил к моему ставшему совсем никаким мужскому достоинству. Другой конец сунул мне в зубы:
– Дежи, сука!
Мне стало совсем плохо, и я обвис в руках Шурепы.
Картавый взял в руки пускач. Короткий толчок, – и меня подкинуло со стула, словно в промежность ударили ломом. Так было однажды, когда я на уроке физкультуры попытался перепрыгнуть через «коня». Но прыжка не получилось, и я ударился всем начинающим мужать причинным местом о кольцо на спине «коня». Тогда я ходил, под понимающие взгляды одноклассниц, ощупью целую неделю.
Но здесь был другой случай. Боль вошла снизу в самый череп такая, что я и закричать не мог.
Картавый попытался сунуть мне в руки бумагу, но я только мотнул головой.
От продолжения пыток меня выручил вошедший сотрудник, как раз в то время, когда картавый вновь взял в руки пускач.
Вошедший, не обращая на меня никакого внимания, взял протокол допроса:
– Ну, Шурепа, и везёт же тебе! Премия нарыхтается! Скворец-то твой залётный по убийству проходит! Оперативка на него пришла. Он и не скворец вовсе, а волк тамбовский в розыске. Своего напарника в лесу из-за денег зарезал. В камеру его! Тамбовские сыскари пусть разбираются, это их забота!
Я, не успев отойти от электрического удара, ничего не понимал: кто зарезал? Кого зарезал? И почему это должен быть я?
Тиски разжались. Провода осторожно были сняты. Тракторный пускач снова оказался в углу.
– Ошиблись мы, прости, малый! Думали – ты шпана вокзальная, а ты оказывается – вон какой! – Шурепа ласково потрепал меня по плечу. – Пошли, ёжик, в кармане ножик!
Я дрожащими руками никак не мог застегнуть штаны. Картавый, с готовностью, подскочив, помог застегнуть пуговицу:
– Языком там много не ботай! Поняв? И пво комаика забудь! Мы с тобой посто азговаиваи – и всё! Потоков – вот он! – Картавый у меня на глазах порвал бумагу, где я должен был признать взлом пломбы на железнодорожном контейнере.
Шурепа повёл меня по коридору дальше к лестнице, которая спускалась в подвал.
Внизу было ещё холоднее. С потолка жёлтым тусклым светом свисали на длинных шнурах лампочки.
Остановившись возле железной двери, Шурепа большим ключом открыл её и молча втолкнул меня в чёрный дышащий смрадом омут.
