Неарх толкнул Гургиса в бок.
– На них особенное впечатление произвел миф о
Пигмалионе.
Гургис кивнул:
– Еще бы! Все эллинские мифы божественно прекрасны.
– Нет, этот в особенности. Догадайся почему!
Гургис подумал, спросил нерешительно:
– Из-за самого акта творения?
– Вот-вот! У них… у нас… словом, у старых иудеев душу в
человека вдохнул всемогущий бог, невероятно огромный, незримый, всевидящий. А
здесь простой скульптор, который достиг совершенства, сумел сделать то же
самое!.. Эллинский миф говорит, что всякий человек, который в своем умении
достигает совершенства, уподобляется всемогущему богу и тоже способен на акт
творения. Даже такой, как дать душу изваянию из камня. При условии, конечно,
что это изваяние совершенно.
Неарх кивнул:
– Да, это для иудеев как гром с ясного неба… Нет, как
освежающий дождь на умирающую от засухи землю! Всяк человек чувствует в себе
силы творца, но наша иудейская мрачная вера в этого бога запрещает рисовать,
лепить, тесать из камня или отливать из металла скульптуры, даже крохотные
фигурки!.. Нет, этот народ обречен. И очень хорошо, что мы вышли из него в
числе первых.
Гургис улыбнулся:
– Иудеи уже массово отказываются от своей жестокой
религии. Только в самых дальних горных деревушках, не тронутых эллинской
культурой, остались верны старине. И то лишь потому, что не видели ничего
греческого.
– Все меньше работы моэлам, – подытожил
Неарх, – разве что в горной деревушке какой невежественный иудей принесет
на восьмой день сына на обрезание…
Гургис усмехнулся:
– Потом этот сын проклянет отца, ибо операция по
сокрытию обрезания стоит дорого.
– И крайне болезненна, – согласился Неарх. –
Да и вообще все это глупо… Все это – вазы, одежда, орудия нашего труда и даже
частично наш язык – разве не греки дали нам их? Вернее, разве не у греков мы
все это взяли? С другой стороны, отсюда поступает самое дивное стекло, которое
иудеи варят прямо там же, где копают: на берегу Мертвого моря. В другие страны
идет драгоценный кедр, славящийся красной древесиной, ароматной и прочной,
корабли чужестранцев едва не зачерпывают воды бортами, нагруженные огромными
кувшинами с оливковым маслом, отсюда идут лучшие краски, папирус и пергамент. А
сами крестьяне… далеко не худшие в мире!.. быстро научились всему, что
хитроумные греки измыслили для высоких урожаев хоть зерна, хоть масличных или
оливковых…
– Все бы хорошо, – вздохнул Гургис, – если бы
не нынешний правитель…
Неарх тоже вздохнул:
– А где ты видел мудрых, действительно мудрых
правителей? Он уже тем хорош, что принял от отца разоренную страну, а сумел
создать могучее государство…
Оба помолчали, каждый думая о своем. Антиох с первых же дней
начал вмешиваться в дела Иерусалима. Сперва сместил первосвященника Хоньо и
назначил его брата Язона, который угодливо пообещал собирать в царскую казну
податей вдвое больше, но вскоре некий Менелай попросил у Антиоха эту должность
и сразу же уплатил в казну все подати из своего состояния плюс добавил огромную
сумму сверху.
Антиох, отчаянно нуждавшийся в деньгах, тут же передал ему
должность, хотя тот не был из династии первосвященников, никак не мог занимать
эту должность иначе, как имея за спиной длинные копья македонской фаланги.
Неарх и Гургис, наблюдая торжественный въезд нового
наместника Палестины в Иерусалим, не могли и подумать, что тот по прямому
приказу Антиоха первым делом ограбит Иерусалимский храм. Стремясь завершить
полную эллинизацию, Антиох приказал запретить все иудейские обряды, и отныне
каждый иудей, который совершал обрезание, соблюдал субботу или отказывался есть
свинину, должен быть казнен на месте. По всей Иудее и без того опустевшие и
заброшенные храмы были разрушены и снесены до основания. Возводились
прекрасные, величественные храмы Афины, Аполлона, Прометея, Афродиты, Нептуна…
Центральный Храм в Иерусалиме, ранее разграбленный, был
осквернен гогочущими солдатами: втащили на алтарь огромную свинью, зарезали ее
там, залив все свежей кровью, потом сварили тут же в Храме и заставили
присутствующих левитов есть вареное мясо. С этого дня в Иерусалиме не осталось
ни единого иудейского святилища, везде красиво и величественно поднимались
беломраморные статуи греческих богов, покровителей наук, искусств, культуры.
– Величайшая глупость, – сказал Неарх
раздраженно. – Я не говорю уже о том, что это безнравственно…
– Глупость, – согласился Гургис.
Неарх быстро взглянул в его посерьезневшее лицо:
– Думаешь, будут последствия?
– Наверняка, – сказал Гургис. – Ты же знаешь
наш народ.
Неарх кивнул, отметив, что Гургис впервые за долгое время
сказал «наш народ», хотя до этого времени говорил «этот народ», «эта страна».
– Знаю, – буркнул Неарх. – Из одного
упрямства некоторые… сам понимаешь.
– Понимаю, – согласился Гургис. – Как же один
дурак, если он на самом верху, может все испортить!
В его словах была горечь, хотя, конечно, Антиох далеко не
дурак, оба понимали. Он принял от отца нищее и разоренное войнами государство,
восстановил его мощь, наладил экономику, а потом в ответ нанес соседям
несколько сокрушительных поражений, и только вмешательство римлян помешало даже
Египту стать малой частью могущественного царства Селевкидов, которым правил
Антиох.
Гений экономики и военной стратегии умел концентрировать
внимание на главных вопросах, не обращая внимания не мелочи. Одной из таких
мелочей было пренебрежение чувствами населения. Тем более не всего населения, а
крохотнейшей части его необъятного царства, в далекой и крохотной Иудее…
Глава 7
Служанка традиционно принесла кувшин уже с вином и два новых
кубка, престарелые философы неспешно потягивали охлажденное вино, Неарх первым
насторожился, вытянул шею. Гургис проследил за его взглядом. На холм поднимался
величественный старик, одежды разорваны, волосы и борода в беспорядке.
Мататьягу, вспомнил Гургис. Имя довольно редкое, потому и
запомнил этого горца, что много лет тому забирал из гимназии своего сына.
Горец изменился мало, только редкая в те годы седина совсем
посеребрила голову и почти все волосы в такой же роскошной бороде, что
по-прежнему закрывает всю грудь.
Горец еще издали воскликнул:
– Но почему? Почему?.. Я редко покидаю свое село, но
сыновья мои побывали в других странах: там блюдут свои обычаи, поклоняются
своим богам, священники исполняют свои обряды… И во всех землях и народах,
подвластных эллинскому миру, никто не притесняет другие верования. Так почему
же истребляют нас, иудеев? Почему нам нельзя соблюдать свои обычаи и молиться
своему Богу?
