На улице надсадно сигналят припаркованные машины, из одной
пошел густой черный дым. Стивен не успел открыть рот, как раздался грохот,
взметнулся огненный столб из взорвавшегося бензобака.
В кафе крики стали громче, он быстро оценил, кто ранен
серьезно, перепрыгнул сломанный столик и крикнул:
– Сохраняйте спокойствие, второго взрыва не будет!..
Выносите тех, кто не может идти на улицу, туда сейчас прибудут санитарные
машины!
Он сам удивился, как его властный голос подействовал
моментально. Крики как ножом отрезало, все начали двигаться суетливо и
бестолково, как муравьи, но уже через минуту работали, как будто притирались
один к другому десятки лет.
На улице раздались сирены полицейских и пожарных машин.
Стивен наклонялся над ранеными, одна женщина оказалась настолько иссечена
осколками, что он принялся спешно туго перетягивать жгутами нужные места, пока
не истекла кровью.
Рядом оказывала помощь раненым цыгано-испанка. Вокруг нее
суетятся растерянные туристы, один с длинной кровавой царапиной на щеке
помогает, не обращая внимания на стекающую по лицу кровь. Она распоряжается
быстро и умело, ее пациентов подхватывали по взмаху руки и уносили, наконец она
оказалась рядом с Стивеном.
– Помочь?
– Уже все, – ответил он. – Будет жить, раны
не опасные.
Его отодвинули в сторону, настоящие санитары вбежали в
разрушенное кафе и положили женщину на носилки. Стивен проводил ее взглядом,
испано-цыганка сказала:
– У вас рубашка в крови.
Он оглядел себя, осколком стекла или мебели прорвало ткань в
двух местах и оцарапало бок. Кровь стекла до пояса, размазываясь так, что
выглядит устрашающе, и уже застыла.
– Ерунда, – ответил он с горечью. – Вы видели
ее? Совсем еще девочка…
– Я видела, как вы вскочили, – сказала она. –
У вас было такое лицо…
– Какое?
– Не знаю, – ответила она. – Но я испугалась
и тоже вскочила. А тут этот взрыв… Значит, вы ее напугали, потому взорвала себя
на пороге? Вы спасли многих людей! Если бы сделала еще хотя бы пару шагов…
Ее плечи зябко передернулись. Он видел, как побледнело
смуглое лицо, в глазах метнулся запоздалый страх.
– Все кончено, – сказал он дежурную фразу, сам же
ощутил ее тупость и никчемность, инстинктивно обнял ее за плечи, она тут же
прижалась к его груди, плечи ее пару раз вздрогнули и затихли,
успокаиваясь. – Все позади… Вы живете в этом городе?
– Да, – ответила она. – В двух кварталах. Но
вы… необыкновенный человек! Как вы ее сразу раскусили! Вы, наверное, из
МОССАДа?
Он улыбнулся, в ее голосе такая страстная надежда, что он окажется
из этой сверхзасекреченной организации, что просто нечестно переубеждать, но он
ответил абсолютно правдиво:
– Нет, я не из МОССАДа. Кстати, меня зовут Стивен.
– А я – Мария, – ответила она. – Мария
Голдман. Ладно, если вы даже из МОССАДа, разве скажете?
– Логично, – согласился он. – Пойдемте
отсюда. А то нас загребут для лечения от психических травм.
Она кивнула, выражение глаз изменилось.
– Да, так может сказать только американец.
– Почему? А вас разве не лечат?
– Только по серьезным причинам. Это у вас по любому
поводу. И без повода тоже.
Участок улицы уже оцеплен полицией, их остановили, Стивен
приготовился к долгим и неприятным объяснениям, однако полицейские лишь
спросили, уверены ли, что могут о себе позаботиться сами. Стивен заверил, что
могут, они с женой – круто сваренные, но все равно удивился, с какой легкостью
их отпустили.
Все еще дикий первобытный мир, мелькнула мысль. Как было у
первых поселенцев Америки, те тоже не знали специализированных лечебниц по
психологической реабилитации.
Странно только, что в Америке евреи настроили этих лечебниц,
а в Израиле их как будто и вовсе нет.
Мария легко поднырнула под желтую ленту оцепления, Стивен
посматривал на ее окаменевшее лицо, в древне-диких глазах сверкает понятная
жажда убийства. Здесь, вспомнил он, на этой древней земле родилось знаменитое:
око за око, зуб за зуб, и сколько бы последующее христианство ни опровергало,
ни насаждало свои более гуманные нормы, человечество предпочитает негласно
придерживаться этой понятной своей справедливостью формулы: убийц – убить!
– Пойдем, – сказал он настойчиво, – теперь
этим людям лучше нас помогут медики.
– А этим? – спросила она.
За огороженной лентой, которую охраняет полиция и набежавшие
со всех сторон военные, толпится народ, там крики, плач, проклятия, а внутри
ограждения над трупами склонились те, кто чудом выжил: мать над убитым
ребенком, парень с залитым кровью лицом над девушкой, у которой вырвало плечо и
половину грудной клетки. Санитары его пытались поднять и увести, но он прижал
труп к груди и ничего не слышал, не видел, не чувствовал, кроме своего
безутешного горя.
– Пойдем, – повторил он.
Марию пришлось буквально уводить силой, она то и дело
останавливалась, на ее лице такая ярость, что он не раз ощущал рядом с собой
жрицу, которая бестрепетно вскрывает грудь очередного пленника на жертвенном
алтаре и вырывает оттуда еще бьющееся сердце, под крики толпы вздымая его над
головой в окровавленной ладони.
– Господи, – проговорил он, подпустив в голос
малость испуга, самую малость, – что за страна, что позволяет у себя
такое? Куда смотрит полиция?
Она сказала сквозь зубы со сдержанной яростью:
– Это единственная страна, в которой уже взрывались
иракские СКАДы, «катюши» из Ливана, самоубийцы из Газы и снаряды из Сирии, но
все равно трехкомнатная квартира здесь стоит дороже, чем в Париже!
Он округлил глаза:
– В самом деле?
– Уж поверь, – ответила она с глубокой грустью.
Он залюбовался такими быстрыми переходами от деловитости, с
которой перевязывала раненых, к ярости, а затем к темной печали.
– Да верю, – ответил он торопливо. – Вижу,
потому и верю. А так бы… не знаю. Может, не поверил. В нормальной стране из
таких мест уже убежали бы.
– Евреи ненормальные, – ответила она.
– А ты?
– И я ненормальная, – ответила она с гордостью.
Он искоса посматривал на ее древнеегипетский профиль, такие
видел на стенах гробниц фараонов, прохожие испуганно поглядывали на его
окровавленную рубашку. Время от времени кто-нибудь подбегал и спрашивал, не
нужна ли помощь.
Стивен всякий раз вежливо благодарил, наконец сказал Марии
со смешком:
– В Америке была такая же взаимовыручка… во времена
Дикого Запада!
