– А сейчас?
Он пожал плечами:
– Мир стал безопасен. Люди не бросаются на помощь, предпочитая
позвонить в полицию, медпомощь, ветнадзор, электрикам, газовикам… Специалисты
все сделают лучше!
Она фыркнула:
– Ты считаешь, так правильнее?
Он снова пожал плечами:
– Наверное. Хотя мне, конечно же, жаль романтику тех
диких времен, когда люди были проще. Вот как у вас сейчас.
Она сердито сверкнула глазами. С нею здоровались все чаще, а
когда вошли в тесный двор, где со всех сторон высокие древние стены, к Марии с
жалобными криками бросились женщины, а двое очень немолодых бородатых мужчин
обеспокоенно поглядывали то на нее, то на Стивена.
– Был взрыв в кафе, – коротко объяснила
Мария. – Если бы не вот он, жертв было бы больше… Нет, его только
поцарапало, в больницу не хочет.
Стивен слышал такие горячие слова благодарности, что
поспешил от неловкости нырнуть вслед за Марией в узкий проход.
Они вышли во внутренний дворик, похожий на каменный колодец
огромных размеров, Мария открыла ключом дверь, зажгла свет и предупредила:
– Осторожно, ступеньки здесь ветхие… а ты вон какой
огромный!
Глава 8
В комнате он снял рубашку, кровь на боку взялась коричневой
корочкой. Он натянул кожу, посыпались мелкие струпья. Царапина оказалась
длинной, но, чувствовал, неглубокой.
Мария быстро осмотрела ранку.
– Больно?
– Заживет, – ответил он с ухмылкой. – На мне
заживает быстро.
– Ты в самом деле американец? – усомнилась она.
– А что не так?
– Американцы помешаны на здоровье, – уличила
она. – У вас там поставили бы сейчас прививки от столбняка, десяток уколов
от всех болезней, комплекс витаминов и курс лечения в особой клинике для
пострадавших… И не забыть еще предъявить правительству многомиллионный иск за
ваше пошатнувшееся здоровье, моральное и физическое!
Он с любопытством рассматривал ее.
– Вот как ты воспринимаешь нас?
– А разве вы не такие?
Он пошел в ванную, бросил рубашку в стиральную машину.
Быстро огляделся, на полочке над раковиной обычный женский набор всякой фигни в
красивой упаковке, бритвенный прибор, но это еще не говорит о присутствии
мужчины: тогда приборов было бы два, у женщин обычно свой для бритья под
мышками, а то и ног.
Через раскрытую дверь слышал, как на кухне зашумело. Обычно
по звуку он умел отличить все кофемолки, мясорубки, соковыжималки, но это
что-то иное. Возможно, израильского производства.
Она выглянула из кухни, волосы уже собрала в пучок.
– Прими душ, – посоветовала она.
– Раньше дамы?
– Пока заряжу обед, – объяснила она. – А
потом я.
– А я сожру обед, – согласился он. – Хорошо.
– Обед будет готов, – ответила она
злорадно, – когда выйду из душа. А пожирать недоваренное мясо – это
получить несварение желудка.
Он ухмыльнулся и зашел в ванную, оставив дверь раскрытой.
Если захочет, может присоединиться, душ у нее просторный. Не двойной, нет
второго сиденья, но с откидной полочкой для ног. С ее весом и прямой спиной там
сидеть можно.
Прохладная вода ударила со зверским напором, он вспомнил,
что Израиль вроде бы испытывает недостаток воды, попробовал на вкус, прекрасная
пресная. Евреи, как всегда, поднимают шумиху по всему миру, какие они бедные,
какие несчастные, даже воды у них нет, а у самих бассейны переполнены…
Включил горячую, прозрачные стенки сразу же заволокло паром,
стали матовыми. Если она и увидит, что оставил дверь открытой, то все равно он
целомудренно скрыт, как прекрасный Иосиф от взора, как ее там, Зульфии,
угадывается только его движущийся силуэт.
Странное позабытое чувство овладело им, когда медленно
подставлял грудь и плечи тугим струям. Только в доме родителей чувствовал себя
так легко и свободно. Даже в своей просторной квартире в Манхэттене ощущал себя
все еще в рабочем кабинете, а когда купил домик во Флориде, надеялся хоть там
ощутить комфорт и все удобства, к которым так стремятся американцы, а значит –
все люди, но, увы, чувствовал себя так, будто купил выставочный экспонат и сам
стал им.
И вот здесь, в тесной малогабаритной квартирке, небогатой,
скажем прямо, чувствует себя удивительно уютно.
Когда он раздвинул пластиковые створки, в ванной комнате
вовсю трудится стиральная машина, через стеклянное окошко видно, как в мыльной
пене крутится нечто темно-синее, понятно, его джинсы.
Он влез в трусы и, шлепая босыми ступнями, вышел на кухню.
Мария, стоя к нему спиной, заглядывала в кастрюлю. Она опустила крышку, он
подошел сзади, обнял ее, чувствуя в ладонях довольно полные груди, вдохнул
запах ее волос.
Все получилось бездумно, само собой, он сам не ожидал от
себя такого действа, а Мария на мгновение замерла, затем ее тело расслабилось,
он пару секунд чувствовал в своих объятиях восхитительное женское тело, потом
она произнесла деловито:
– Рубашку я отдала тете Симе, это соседка. Она
посмотрит, что можно сделать.
Он произнес ей в волосы:
– Да так уж и важно?
– Я так и сказала, – ответила она. – Сима
сказала, что еще посмотрит среди рубашек ее старшего сына.
Он расцепил руки, она опустила крышку и медленно повернулась
к нему. Взгляд ее пробежал оценивающе по его обнаженной груди. Ниже не
скользнул, и Стивен ощутил, что ей вовсе не пришлось сдерживаться.
– У тебя хорошо развиты грудные мышцы, – сказала
она. – Впрочем, вы там в Америке все на спортклубах помешаны.
– У меня и животные мышцы неплохие, – ответил он
скромно. – В смысле, на животе. Пощупай.
– Может быть, позже, – ответила она. – Хотя
еще не уверена. А теперь следи, чтобы не сбежало вот из этой большой кастрюли.
Она удалилась красиво и грациозно, не прилагая ни малейшего
усилия, он в состоянии отличить доведенное до автоматизма умение манекенщиц от
животной грации абсолютно здорового организма.
Из ванной она вышла с пышным тюрбаном на голове, в длинном
белом халате, целомудренно запахнутом туго и перехваченном на талии узким
пояском.
– Суп готов, – доложил он. – Сбежать даже не
пытался, но попытки делало вот это… странное.
Она окинула взглядом кастрюльки и сковородки.
– Странное? – повторила с неописуемым презрением. –
Это и есть знаменитый чолнт! Его только в этом квартале и делают!
– С ума сойти, – сказал он искренне. – В
Штатах если что делают, то на всю страну. Это и есть демократия. А у вас
какое-то постоянное ущемление.
