Иудейские крестьяне быстро переняли у греков новые приемы по
выращиванию фиг, фиников и винограда, удалось вывести особые иерихонские, дивно
сладкие и ароматные, их охотно покупали во всем мире. Те же греки научили
получать прибыль из бальзамных рощ и даже кустарников и травы, сок которых
намного дешевле, но обладает тоже бальзамирующим действием. Правда, все
бальзамные рощи вскоре оказались в руках властей, но опять же – иудейских
властей. Греческие власти довольствуются тем, что получают с иудейских городов
тот же налог, что и со своих, эллинских.
Оба сидели в тени роскошного платана, наслаждаясь вечерним
отдыхом. Внизу у подножия холма тянется главная дорога Иудеи, узкая и
невзрачная, очень древняя, ненамного моложе этих гор: ее протоптало когда-то
зверье, а потом уже люди, что пришли в эти земли, а по иудейской мифологии –
здесь и созданы. Она тянется через всю страну с юга на север, соединяя большие
и могучие страны-соседи, но остается все такой же извилистой и узкой. Среди гор
и рек невозможно прокладывать дороги прямо, как, говорят, делается в Персии или
в уже забытом Вавилонском царстве.
От этой главной дороги отходит множество мелких, по ширине
такие же, разве что обрываются обычно у мелких деревушек землепашцев или
садоводов. Дома везде глинобитные, камень только в больших городах, лес
собирается кучками чаще всего на холмах и склонах, ибо долины заняты оливковыми
рощами или полями.
Гургис неотрывно следил взглядом за одним таким
крестьянином, явно горцем: лохматый, дикого и даже свирепого вида, он оставил
спутников, таких же дикарей, те продолжили путь в город, а этот начал
подниматься по свежепробитой тропе вверх.
Неарх тоже обратил на горца внимание, нечасто здесь, в
обители ученой мудрости, где у входа царственно высится мраморная статуя Афины
Паллады, покровительницы наук, появляются люди из дальних деревень.
Тот поднялся на холм и неторопливо и как-то даже
неотвратимо, как грозовая туча, надвигался в их сторону. Высокий неулыбчивый
человек в длинных белых штанах, грубой рубашке и голубой хламиде, длинные
тронутые проседью волосы падают на спину, а огромная широкая борода закрывает
половину груди.
Хмуро и недобро посмотрел на обоих еще издали.
Гургис сказал тихо:
– Какой великан… С него можно Геракла ваять.
– Шутишь, – ответил так же тихо Неарх. – Если
состричь его никогда не стриженную бороду, под нею откроется впалая грудь. А
если хоть малость состричь волосы, увидим уродливый череп.
– Зато какая стать, – ответил Гургис, он
откровенно любовался величественным старцем. – Если не Геракл, то
престарелый Нестор – точно. То же величие во взоре, та же мудрость в облике…
– Да ладно тебе, – ответил Неарх. – Горцы
выглядят только устрашающе, но никак не величественно. Дикие звери тоже
устрашают!
Он поднялся, невежливо сидеть, когда приближается гость,
приветливо улыбнулся. Незнакомец ответил злобным взглядом.
– Хайре! – поприветствовал Гургис. –
Чем-нибудь можем помочь тебе, путник?
Неарх сказал серьезным голосом:
– Если жаждешь знаний, то ты пришел в нужное место.
Припади к его источнику, и будешь счастлив.
– Меня зовут Мататьягу бен Авраам, – произнес
густым могучим голосом горец. – Я деревенский староста, у меня пять
сыновей.
Неарх хмыкнул:
– Маловато. Иудеям завещано населять землю, чтобы
вытеснить все остальные народы. Как сказал Господь Аврааму: «Будет у тебя
потомства, как звезд на небе, как песчинок в пустыне…» Ты уж постарайся еще!
Горец окинул его холодным взором и сказал, обращаясь к Гургису:
– Говорят, мой младший сын вкусил греческой заразы. В
своем ослеплении явился даже сюда…
Гургис ответил медленно:
– У нас много славных и способных юношей вкушают плоды
науки. Он учит геометрию или основы философии?
– Не знаю, – рявкнул горец. – Но он мой сын,
и я хочу забрать его отсюда!
– Как прискорбно ослепление отца, – сказал Гургис
печально, – который желает не просвещение сыну дать, а держать его во тьме
невежества. Но я знаю, насколько у вас суровы законы… и ты вправе сына
наказать, если ослушается. Скажи, как его зовут. Мы приведем его.
Горец сказал зло, повышая голос:
– Я сам отыщу его!
Он сделал движение пройти мимо, но Неарх быстро встал у него
на пути, такой же высокий, но с мускулистыми руками кулачного бойца, широкой
грудью и недоброй улыбкой на лице.
– Ни шагу, друг мой, – предупредил он без всякой
дружеской теплоты. – Нам не нужно, чтобы дикарь вломился во время занятий
и сломал ход обучения.
Гургис добавил торопливо:
– Я понимаю заботу встревоженного отца, но, поверь, к
нам уже пробовали ломиться всякие… и мы научились справляться с ними! Даже если
пройдешь мимо нас, то у входа встретят хорошо обученные стражи и переломают
тебе руки и ноги. А то и свернут шею.
Горец часто дышал, кулаки сжимались, глаза метали молнии.
Наконец процедил с ненавистью:
– Зови!.. Моего сына зовут Шимон.
Гургис подумал, спросил задумчиво:
– У нас два Шимона…
– Шимон бен Мататьягу! – выкрикнул горец.
Гургис просиял:
– А, знаю. Очень способный юноша. На диво способный. Он
одинаково жадно впитывает все, начиная от строения космоса и до управления
народами. А с каким восторгом изучает эвклидову геометрию!.. Все-все, понял.
Сейчас позову.
Он вытащил из-за ворота туники свисток на цепочке,
пронзительно свистнул. Из ворот гимназии немедленно выглянули два устрашающих
размеров стража.
Гургис помахал рукой.
– Приведите Шимона бен Мататьягу, – распорядился
он. – Они сейчас на той стороне здания с ритором изучают способы, как
измерить расстояние до Солнца и вычислить диаметр Земли…
Страж исчез, Гургис улыбнулся горцу примирительно и
благожелательно.
– Присядь, путник. Эти камни – не греческие и не
иудейские, это просто камни. Тебе предстоит трудный путь обратно, переведи дух,
пока приведут сына.
Неарх добавил злорадно:
– Пусть стоит. Занятия только начались, а ритор не допустит,
чтобы кто-то ушел до окончания урока.
Горец смерил его злобным взглядом и сел на камень в двух
шагах от них, повернувшись так, чтобы не смотреть в их сторону. Его орлиный
профиль был хищно красив, как может быть красив дикий зверь, родившийся и постоянно
охотящийся в горах. Гургис окидывал его критическим взглядом и не мог
придраться, найти вялость мышц или признаки большого живота.
Хотя иудей в своей рубашке, скрывающей мышцы, но через широко
расстегнутый ворот видна сухая мускулистая грудь, а из-под закатанных рукавов
выступают перевитые толстыми жилами руки, привыкшие к тяжелой работе. На этом
горце ни капли жира, и он вообще-то мог бы потягаться с ними двумя…
