Я вполне понимаю вас, господин президент. Мы действуем
вполне в рамках христианской морали. На нас нет греха. Большой грех, когда
готовятся убивать людей только за то, что те не принадлежат к высшей расе
евреев, и нет греха в том, чтобы уничтожить таких тиранов. Мои генералы,
господин президент, выполнят любой приказ. Честно говоря, этот приказ они,
уверяю вас, исполнят с особенным удовольствием!
Они пожали друг другу руки, Файтер неожиданно поднялся,
Гартвиг тут же вскочил, и Файтер обнял Гартвига. Оба чувствовали страшное
одиночество, как будто только двое против всего человечества, но тут же взяли
себя в руки, Файтер надел на лицо рассеянную улыбку государственного деятеля,
отворил дверь, что подчиняется только ему, Гартвиг вышел и сразу направился к
генералам.
Файтер неспешно пошел к своему командному месту. Он в самом
деле чувствовал себя так, словно не половину горы переложил на Гартвига, а всю
сбросил с плеч. Теперь слово за военными. Он свое – сделал. Остается только
следить, чтобы до начала операции никто не связался с внешним миром.
Госсекретарь переключает с экрана на экран, и везде гуляющие
по мокрым от поливания водой тротуарам туристы, везде они же, вперемешку с
местной молодежью, сидят в кафе, тусуются на дискотеках, обнимаются на
автобусных остановках.
– Если будут удары по ядерным объектам, – сказал
он с горечью, но в голосе сквозила надежда, что его опровергнут, – кто-то
из этих беспечных людей может погибнуть! Они шляются везде! И в какие только
дыры не лезут…
Файтер помедлил, краем глаза следил, как Гартвиг на дальнем
конце зала собрал вокруг себя военных и объясняет, что именно изменилось в
операции «Эллинизация», сказал суховато:
– Что делать… Мы не могли их предупредить. Израиль бы
насторожился, это привело бы к куда большим жертвам.
Олмиц прислушивался к разговору, добавил деловито:
– Если будет бомбардировка, то… это запланированные
потери. Я уверен, с нашей безупречной техникой жертв будет даже меньше, чем
планируем.
– Но будут? – спросил госсекретарь.
Олмиц снова развел руками:
– Умные бомбы нацелены на военные бункеры. И ПВО. Если
какой-то турист туда забредет…
– Сам виноват, – ответил госсекретарь горько. –
Но на самом деле это мы отвечаем за каждую жизнь американца.
– Вот-вот, – поймал на слове Файтер. –
Американца!
Госсекретарь ответил тихо:
– Теперь весь мир – американцы.
Файтер смолчал, здесь госсекретарь его подловил, подловил.
Если Америка взяла весь мир под контроль, то она и отвечает за него, как за
собственную страну и как за собственный народ.
Олмиц посмотрел на президента, хмыкнул, с укоризной покачал
головой.
– Туристы – это такой своенравный скот, – сказал
он, – что всегда стремится отбиться от стада. А многие вообще берут
индивидуальные туры, чтобы ни от каких маршрутов не зависеть! Эти уж точно
будут топтаться рядом с ядерными объектами и снимать какую-нибудь древнюю
хрень.
Госсекретарь вздохнул.
– Наверное, старею, – сказал он задумчиво. –
Но всегда по душе другой сценарий. Когда война проходит… как бы вернувшись в
Средневековье. Это там войска сражаются, а крестьяне на соседнем поле спокойно
собирают урожай, иногда посматривают на сражающихся. Мол, кого будем кормить:
короля Джона или короля Джека? И никаких потерь среди гражданских…
Олмиц засмеялся.
– Почему Средневековье? И сейчас так делается. Война
идет, военные действия в разгаре, а гражданские самолеты летают, магазины
открыты, на базарах торговля…
Файтер заметил, что все поглядывают в его сторону. Перед ним
ноутбук, куда стекаются все последние данные о реакции Израиля на
беспрецедентное давление. Все ждут, какое же решение он примет… Не понимают,
даже госсекретарь не понимает, хоть и мудрейший политик, что решение давно
принято. И пусть в Израиле думают, что вся грандиозная операция – лишь
устрашение и давление на свободолюбивый народ Израиля. И пусть его ближайшее
окружение думает, что самое большее, на что решится США, – это две-три
бомбы сверхточного наведения и захват ядерных объектов Израиля.
Скоро так думать перестанут, мелькнула мысль. Скоро в
Израиле вообще думать перестанут. И действовать. И кончится этот
трехтысячелетний кошмар еврейского вопроса.
Сам он то и дело поглядывал на большое табло, что отсчитывает
уже не часы, а последние минуты перед началом операции, что на самом деле
неприкрытое нападение одной страны на другую, но гораздо мягче и туманнее даже
ему называть ее операцией.
Крылатый лозунг «Бей жидов – спасай Египет», подумал он
горько, прозвучал тогда, когда фараон приказал умертвлять еврейских младенцев,
а то евреи слишком уж плодились в Египте и постепенно начали угрожать самим
египтянам. Потом этот призыв звучал в Вавилонской державе, Ассирийской, империи
Селевкидов, в Риме, по всей средневековой и уже несредневековой Европе, как и
по всему Востоку. И во всех странах были уверены, что именно они придумали
такое, хотя лозунг рождался у местного населения стихийно. Увы, ярость народных
масс и даже поддержка королей не спасли ни Вавилон, ни Ассирию, ни Рим, а
сейчас вот на карте существование Америки и, страшно подумать, всего
человечества.
Файтер зябко передернул плечами. Пока он один это понимает.
Ну, может быть, кто-то где-то еще понимает, что речь уже не об одной Америке,
но из власть имеющих – только он. С президентами других стран общается часто и
много и с горечью видит, что всех заботят только следующие перевыборы, а сейчас
удержаться бы на посту, лавировать между партиями, стараться ничего не делать:
за бездействие меньше бьют, чем за неумелое руководство.
Он сделал вид, что прислушивается, все в бункере видят в его
ухе крохотную капсулу приемника, все ждут, но лишь один Гартвиг в этом бункере
знает, что он, президент, как раз ничего не ждет. И вообще один Гартвиг… Как
страшно, когда такие важные исторические события зависят от одного человека!
Взгляды, устремленные на него, причиняли настоящую
физическую боль. Он делал вид, что выслушивает ответ правительства Израиля,
конечно же, отрицательный, это надо показывать всем видом, все в бункере должны
видеть его скорбное лицо, плюс это снимается для истории…
Даже случись чудо, мелькнула мысль, и правительство Израиля
как-то прорвалось бы со своим посланием к нему и предложило открыть все границы
и отдать под его командование всю власть в Израиле, пришлось бы сделать вид,
что ничего не слышит.
Карфаген должен быть уничтожен.
Госсекретарь жадно следил за его лицом. Файтер принял еще
более скорбный вид и отрицательно покачал головой.
– Как они могут? – воскликнул госсекретарь. –
Неужели настолько безумцы…
А кто, ответил мысленно Файтер, как не ты, сообщал им, что
все эти стягивающиеся к границам Израиля войска – всего лишь операция
устрашения? И что никогда не нападем?
