Сели за круглый накрытый потёртой клеёнкой стол. На клеёнке большая, выточенная из бронзовой болванки солонка, в которой насыпана крупная соль вперемешку с красным перцем, для гурманов – выпил, бросил щепотку адской смеси в рот и! – настоящий вкус жизни.
Ещё не успели ничего заказать, как мордатая с мужскими ухватками женщина поставила перед нами два гранёных стакана водки, прикрытых ломтиками хлеба с килькой. У буфетчицы глаз намётанный: точно определила, что надо такого вида клиентам.
Иван Иванович достал из кармана несколько рублей и смущённо развёл руками, показывая, что денег на оплату такого количества водки не хватает и надо бы отлить по половинке. Женщина достала пачку сигарет из объёмистого кармана фартука, не спеша закурила, положила курево обратно и вытащила замусоленный блокнотик с карандашом:
– Ничего, пейте, я разницу запишу, потом принесёте!
По всему видно, что здесь пили в долг. Посетители в большинстве своём люди пьющие, и этот святой долг обязательно отдадут, иначе другого раза не будет. А как же без другого раза? Никак нельзя!
– Пей! – пододвинул ко мне стакан Иван Иванович. – Винополька, однако!
В забегаловке хоть и холодно, дверной косяк отошёл от стены и в щель дует, но всё же теплее, чем снаружи.
Холодно, зато водка тёплая: чайник стоял прямо на газовой плите, правда, с выключенной горелкой. Заботливая буфетчица пеклась о здоровье подопечных – какой клиент, если у него ангина будет?
После водки вся мерзость наших "реформ" встала в своей подлой наготе.
– Ваня, – говорю я. На правах старого приятеля я иногда называю его Ваней. – Ваня, а ты замечаешь, что наше правительство оккупационное?
– А ты что, только узнал?
– Тогда чего мы с тобой здесь сидим, водку глотаем? Надо за вилы браться!
– Они у тебя есть?
– Тогда за автоматы.
– Кто бы тебе их дал?
– Вон сосед из Чечни целых два привёз – себе и брательнику.
– Давай, гони в Чечню! Только там ведь шутить не любят. Там люди серьёзные. Голову вмиг оттяпают. Читал Хаджи-Мурата? – Иван Иванович встал, подхватил опорожненные стаканы и поставил перед буфетчицей.
Та понимающе усмехнулась, сняла с плиты чайник и налила в посудины теперь по половинке, и прикрыла ломтиками хлеба с прогорклой балтийской килькой:
– Хватит! – сказала она, отодвинув от себя стаканы. – Завтра приходи, добавлю!
– До завтра я, может, не доживу…
– Доживёшь, куда ты денешься!
Иван с чувством победителя посмотрел на меня, мол, смотри, как я умею: денег нет, а водка – вот она!
Понимаю, что унизительно пить дармовую водку, но что делать? Водка тем и хороша, что, если выпил, то пить хочется ещё больше.
Как в былые победные времена, подняли стаканы. Враз куда-то смыло семью, заботу о деньгах, свою невостребованность и унижение. Грудь парусом.
– Давай!
– Держи!
Водка – вкуса волчих ягод с уксусом. Впопыхах ухватил щепотку из солонки и бросил в рот – вот она, где судьба наша!
– Иван Иванович, ты институт кончал, растолкуй мне непонятливому: куда мы катимся?
– Да ты вроде тоже учился.
– Я учился на рабфаке, чему-нибудь да как-нибудь.
– Тогда слушай: катимся в американскую выгребную яму, вот куда! Окунёшься, тогда поймёшь, где ты.
– Но я не хочу в говно! Я, кроме инженера, ещё и классный сварщик, гегемон, на мне страна держится!
Иван расхохотался так, что остатки хлеба прыснули прямо на клеёнку:
– Твоя страна держится за яйца кремлёвского кагала. Россия, как последняя блудь, торгует собой на международных панелях. Больше торговать нечем. Остаются на распродажу – земля, нефть, руда, морские просторы: вся её сущность. Я вот вчера соседа хоронил, кинулись гроб забивать, а гвоздей нет. Побежал в ларёк, а там гвозди китайские, своих не делаем. Пока крышку забивал, все пальцы поссадил – китайские гвозди в русскую сосну не лезут, гнутся. А ты говоришь – Россия! Шлюха не может вызывать уважение!
– Иван, опомнись! Что ты молотишь? Это ведь твоя родина!
– Она, может, и твоя, хотя я в этом сомневаюсь, но точно – не моя! Я такой страны не знаю… Помнишь, в песне о Родине: "Я другой такой страны не знаю…" Моя Родина – Советский Союз! Прислушайся к звукам: "Со-вет-ский Со-юз". Это же трубный звук Эпохи! – Глаза его дико запылали, округлились так, что мне стало не по себе. Он, оглянувшись на дверь, лихорадочно прошептал: – Милый мой, Россия не для нас. Её уже поделили между собой Чубайсы и Абрамовичи. Плюнь на всё! Вали в Китай! Вот где такие специалисты, как ты, нужны, чтобы гвозди не гнулись. Я бы отвалил, да делать ничего не умею, а у тебя руки золотые… Хотя инженер ты тоже никудышный. Давай ещё выпьем за нашу Победу!
– На какие шиши? У меня только на автобус!
Иван, тяжело поднялся, с сожалением посмотрел на пустой стакан, и, согнувшись по-стариковски, как мне показалось, прошепелявил:
– Ну, тохда пошшли!
2
Конечно, в Китай я не поехал, трезво рассудив, что там и без меня людей хватает, но, чтобы пережить тощие года перестройки и спастись от бескормицы, я с семьёй переехал к родителям жены, на воронежские просторы.
Переехать – это на словах хорошо, а на деле…
Тарелки, ложки, кастрюли мы брать не стали: было бы из чего готовить, а посуда найдётся. Мне к деревенской жизни особенно не привыкать. Я сам из районного посёлка Бондари, Тамбовской области, где бондарей настоящих, тех, кто делает бочки, кадушки и другую подобную тару, отродясь не было. Название кроется за дальностью лет, а мы не такие дальнозоркие, чтобы через века высматривать. Бондари, значит, Бондари. Так и живут мои сельчане, не задаваясь вопросами: что? где? когда?
Теперь, возвращаясь к моей поездке на Воронежскую землю: приехал, посмотрел и сердце моё "уязвило стало", как говорил один классик. Село Конь-Колодезь, конечно не пень-колода, большое село, славное адмиралом Сенявиным, у которого здесь сохранилась усадьба с дворцом и замечательным парком прямо на берегу батьки Дона. Часть села и до сих пор называется Сенявка, где почему-то родятся одни мальчишки белобрысые и ныркие, как донские окуньки.
Синявин более двухсот лет, как ушёл, а приплод его до сих пор остался цветом и обликом в адмирала.
Родители жены – интеллигенты, преподаватели в местном техникуме, к земле, как и мы с женой, не совсем привычные, а теперь, в их возрасте, и вовсе от дел отошли.
– Ты картошку уважаешь, когда с сольцой? – спрашивает, улыбаясь, тесть.
– Особенно, когда её хорошо помять, – в тон ему отвечаю.
– Тогда вот тебе лопата, а вот огород. Копай землю под картошку.
