А тут ветерок подул с этого самого моря. И всё на русскую диаспору волны катит – банковская сфера, говорят, рушится, будет. Аннексия, как при большевиках. Я бегом в банк. Снимаю деньги. А куда мне с ними? Сумку вдвоём со Светунцом несли до квартиры. Егорушка, как увидел «ньяку», так от сумки не оторвёшь, верещит, как резаный!
«Не к добру, – говорю. – Накличет твой поганец беду!». Он ведь, как я уже говорил, со с ранья к деньгам не равнодушен.
Светунец, чтоб ей погаснуть и людям мозги не засвечивать, мне поёт: «Поедем на историческую родину!»: Куда, дура? Нас там с потрохами реальные пацаны схавают. Они шутить не любят. Нет, в Россию нам дорога заказана! Она и говорит: «У меня историческая родина Израиль!» Я так и повалился со смеху, хотя смеяться в моем положении было бы не нужно. Какая историческая родина? Ты же Воронежских полей сорняк. И я чертополох с тобой вместе. «Может, ты и чертополох, а я иудейских полей ягодка, – говорит»
Потом напела мне, что в Израиле у неё – дядька. Бывший интеллигентный человек. Счетоводом в ателье Жмеринки работал. Цеховик по старым понятиям, но диссидент. Собрал манатки с золотым запасом, и в Израиль. Попробуй, не пусти – права человека! Хельсинская группа лай поднимет.
«Его дядя Лёва зовут – говорит мне Светунец. – Они там с тётей Софой из козлов шкуры леопардов делают и русским богатеям втюхивают. Хорошо живут. Едем!»
Махнул я рукой. Едем!
Только сели в самолёт, я ещё и бутылку лимонада не допил, уже прилетели. Солнце по глазам бьёт. Смотрим – дядя Лёва у входа в аэропорт с картонкой на груди нас встречает. Светунец его оказывается, и в глаза не видела, вот он и написал на картонке «ДЯДЯ ЛЁВА'. А с ним женщина ручку узкую подаёт: «Сара Ивановна» – знакомится.
– Обожди, – прерываю я его, – ты же говорил, что его жену Софой зовут.
– Софа – его прошлая жена. А эта – Сарочка. Жар-баба! Каббалу изучает. Дядя Лева её как огня боится. При ней все – Сарочка, Сарочка! А без неё – матерится по-чёрному. Говорит, я здесь с этими евреями настоящий русский язык забуду. Я ему, бывало, скажу: «Дядя Лёва, ведь ты тоже еврей!» «Нет, – скажет он, – это меня в Жмеринке жидом звали, а здесь я русский!»
Гордость у него такая была за нашу великую нацию.
Ну, привёз он нас в свой особнячок, чистенький такой, уютный. Сарочка стол накрыла, но всё как-то не по-русски: кошерное всё, цимус – овощи чесноком фаршированные, рыба фиш, да фрукты, а выпивка только на глоточек один. Пару слов друг другу не сказали, только желудочный сок выделяться начал, как у собаки Павлова, а со стола уже всё убрано. «Кофе будем пить!» – несёт Сара Ивановна кофейник ещё гжельской работы – голубизна необыкновенная, чашечки с напёрсток. Дядя Лёва видит моё неудовольствие и говорит: «Ничего, мы с тобой поедем на гору Мерон, сегодня праздник ихний Лаг-Ба-Омер, поминовение родителей, там мы и оторвёмся. Раби Шимон бар – Йохай заказал справлять песнями и весельем этот день на своей могиле, там, на этой самой горе Мерон. Выпивкой и огнём поминать будем. А баб с собой не возьмём. Ну их!
– Как же без баб? – спрашиваю я, зная отношение Шмырёва к женщинам. – Без баб скушно.
– Какое скушно! Ты бы увидел, что там в этот день творится? Сумасшедший дом! Вот где мы повеселились! Костры горят. Огни кругом. Водяры – море, жратвы – горы. Все еврейские пророки на том свете, наверное, джигу отплясывали, прости меня Господи! А ты чего не пьёшь-то? Ты же прораб монтажный, тебе без выпивки нельзя.
– Николай Константинович, – отвечаю вежливо, – я свою цистерну уже выпил.
– Ну, как хошь, а я на грудь приму!
Я наполнил пластик и протянул ему в руки:
– Ну, а дальше что?
– Дальше – яйца не пускают! Не рассказывать, пока не выпьешь.
Пришлось тоже наливать.
– На другой день, после праздника, – продолжал Шмырь, – дядя Лёва повёз меня показать Мёртвое море, туда, где Содом и Гоморра провалились в Тартарары. И ему бы надо туда провалиться, этому дяди Лёве!
– Это почему же? Он тебя на развлекаловку возил… Вода там чудесная, оздоровительная.
– Ага, оздоровительная! Залить бы ему в горло этой воды, чтоб раз и досыта нахлебался!
Было заметно, как алкоголь постепенно входил в Шмыря, делая его более агрессивным.
– Привёз он меня на Мёртвое море, как раз в самый полдень. Жара несусветная, и хоть бы одно деревце. А у меня в голове вчерашний орган гудит, словно телеграфные провода с передовой донесенья шлют, что позиции сданы врагу. Полный отпад.
Зашёл я в воду голову намочить, а это и не вода вовсе, а рассол с кислотой серной. Качаюсь, как говно в проруби! Голову окунёшь, – жопа наружу. Дядя Лёва башковитый. Он с собой шезлонг привёз и полёживает под навесом, посмеивается. Индивидуалист, гад! Говорит:
– Смотри!
– Да я и так, дядя Лёва, смотрю на тебя и удивляюсь: почему ты мне не предложишь в тенёчке посидеть.
– Да ты вон туда смотри! – и показывает на группу туристов, которые как свиньи в грязи роются и себя этой грязью обмазывают. Чушки, одним словом. А по разговору вроде немцы. Самая опрятная часть человечества. – Теперь вот что, – кивает дядя Лёва, – не боись, иди сюда, ко мне в тенёчек! У меня мысль одна созрела, за которую с тебя причитается 10 %, отката – и мысль твоя!
– Ладно, – говорю, – 5 % дам! Что за мысль?
– За пять я не согласен. У тебя же капитал свободный, как я слышал?
– Ну…
– Баранки гну! Какие вы, русские ваньки, безмозглые! Вот она – грязь для тебя, а для меня золотое дно, Давай на паях организуем здесь маленькую фабричку по расфасовке этой лечебной грязи и будем поставлять её, как зубную пасту в тюбиках, на продажу. Ведь не всякий может приехать сюда и свои кожные болезни оставить здесь. Купит такой в супермаркете пару тюбиков грязи, и пару бутылей воды – вот тебе и Мёртвое море на дому!
Ай, дядя Лёва! Вот что значит еврейская смекалка, а мы мимо ходим…
Действительно, здесь денег, как грязи! Фарт сам в руки просится. Ну и загорелся я этой идеей: деньги туда, деньги сюда. Дело-то верное. Всё окупится, думаю. Дядя Лёва на моё имя лицензию выправил. Суёт мне под нос:
– Смотри, вот она, ксива какая, на руках! Деньги давай!
По фени заговорил, как настоящий блатняк, а мне в то время и невдомёк, что меня обувают, чтобы потом раздеть. Где дядя Лёва? В аду, где ж ещё! Черти на нём теперь эту самую грязь в свои кишлаки возят.
– Что, дяди Лёвы уже нет в живых? – спросил я участливо, словно сам сто лет знал этого дядю Лёву.
– Жалко, что нет! Я бы с него с живого кожу снял и на барабан натянул. Кинул он меня, а через неделю бешеный палестинец его по-братски крепко так обнял. Вот где грязи было! Сто грамм тротила и – ваши не пляшут!
– Как кинул? Ты же сам крутым вроде был. Бабки строгал, как столяр рубанком.
