Потом тётушка уехала, и никто не подсказал мне, что нужно сделать куклу для Бессонницы. «Сонница – Бессонница, не играй с моим дитятком, а играй с этой куколкой!» – просит в полнолуние мать. Куклы не было, поэтому в полнолуние Младшая не спала. Когда тётушка вернулась и показала, как делать Бессонницу, всё наладилось.
Переезжая, мы потеряли всех кукол. Они хранились в коробке на антресолях, вместе с крошечными носочками, первым чепчиком. Мы про неё сначала забыли, а потом не нашли.
– Знаешь ли ты, – поглядывая на спокойно дышавшего Тихона, зашептала мне тётушка, – что ребёнка можно подменить?
– Этого уже не подменят, – улыбнулась я.
– Так поступала нечистая сила: проберётся в избу, заберёт человеческого детёныша, а в колыбель подбросит своего уродца. Иногда это можно заметить, только когда ребёнок начнёт вести себя нестандартно: слишком много ест, отстаёт в развитии или у него обнаруживается скверный характер и физические отклонения. Предотвратить это можно было с помощью острых предметов, которых боялась нечисть: положенных под колыбель ножа или ножниц.
– Пора подарить парню хороший нож, – решила я. У Тихона скоро день рождения, и это может стать хорошим подарком.
– Ты хоть знаешь, как называется эта деревня? – Если бы в грязное окно проникало немного больше лунного света, я, может быть, различила бы новую морщину, появившуюся в этот момент на лбу тётушки. – Чертовка она называется. И дом этот Тихон не зря выбрал. Тут он на свет появился, тут деду мать его подбросила. А потом приезжала, пыталась сына душить, чтобы дед выбирал: внук или пенсия.
Мне не надо было спрашивать, откуда тётушка всё это знает: перед усыновлением она разведала о Тихоне всё. Я медленно начала сползать со стула на пол. Сердце сжалось с такой силой, что казалось, ещё немного – и превратится в чёрную дыру.
– Деда! Она опять пришла! – неожиданно закричал Тихон.
– Ну, пусть заходит, раз пришла, – поднимаясь, спокойно сказала тётушка. – Будем встречать.
Скрип входной двери – последнее, что я слышала этой ночью.
В русском языке «стоять» означает и «жить». «Он крепко на земле стоит» – такую характеристику дадут только чему-то прочному, настоящему. Когда «зыбочник» начинает сидеть и стоять, он становится «настоящим человеком».
Ещё долго родители будут окружать ребёнка волшебными игрушками – погремушками, свистульками и куклами. Но рядом с ними появятся и игрушки обучающие: топорик, лук со стрелами, веретено, маленькая прялка, ведёрко, деревянные вилы – всё, с чем спустя несколько лет предстоит работать уже по-настоящему. Карандаш с бумагой, флейта – самые любимые игрушки моих детей. Но вот незадача: этими инструментами мы в семье не владели, поэтому дети осваивали их сами. А опыт, свой жизненный опыт передаём мы им через что? Читая книги? Но ведь там речь не про нас, хотя и бывает похоже. Празднуя памятные события? И тут мы следуем скорее глупым выдумкам прессы: скажут, что сейчас год Дракона и пора наряжаться в цвета драконьей чешуи, а на стол выставлять лягушачьи лапки, – так и делаем. Духовный опыт? Но как объяснить, что нужно прощать, если сам злишься от встречи с каждым хамом и не прощаешь, а стараешься проучить и наказать.
Мы, наше поколение – пропасть, разделившая пращуров и внуков. Нам нечего передать от сердца к сердцу. А то, что передаём из рук в руки, – пустышки.
Не знаю, что делала тётушка в ту ночь, когда закричал Тихон и я нырнула в небытие. Когда очнулась, было уже утро. Болело всё, что могло болеть. Я с трудом подняла веки. Чёрные круги под глазами, растрёпанные волосы, запах горелого – тётушка наклонилась надо мной и рассмеялась.
– Где Тихон? Что тут было? – еле разлепив губы, спросила я.
– Тихона рвёт за домом. Машка пошла относить банку. Что было, что было… – тётушка опять засмеялась, а потом расплакалась: – Неважно было. Думала, не выдержу.
Я заставила себя подняться с кровати, на которой двенадцать лет назад, наверное, спал дед, ежемесячно покупающий жизнь внука. Держась за стены, вышла на крыльцо, на миг ослепнув от яркого утра. Свежо, холодно даже.
Что-то происходит совсем рядом с нами. А мы не умеем разглядеть, как не умеем видеть чистый, яркий свет. Впрочем, попадая в кромешную тьму, мы так же не способны разглядеть ничего. Мы не можем нащупать тех нитей, что тянутся между нашими мирами, и либо чикаем ножницами наугад, либо тычем иголкой – куда придётся. Какой в результате выходит ковёр… Предки видели больше. И оставили рецепты связи с ними. Да только не каждая хозяйка теперь дома готовит. Пока тётушка боролась за Тихона, я смирненько отсиживалась в уголке.
Тихону было худо. Да-да, конечно, это всё вчерашнее молоко с огурцами, что же ещё. Я принесла воды, вытащила из кармана платок и принялась вытирать ему губы.
– Она-а о-отпустила-а ру-уки, – произнёс Тихон. Вслух.
Младшая разве что на голове не ходила от счастья. Она прыгала, визжала, бросалась на тётушку, еле стоявшую на ногах, на меня, на Тихона. Идущие на выпас коровы опасливо косились в нашу сторону.
– Да что ты будешь делать, – проворчала жена комбайнёра, выломала молодой тополь и принялась лупить трусливых бурёнок. Спущенный с цепи Билан бестолково бегал между ними.
Глава 9. Хороши хоромы, да нет обороны
Дом, который мы оставили позади, уже не казался таким чужим – всю дорогу меня тянуло оглянуться. Я вела машину аккуратно. Тётушка дремала. Младшая усердно эсэмэсила папе – тот всё порывался позвонить, чтобы убедиться: Тихон больше не молчит, но связь всё время прерывалась. Связь прерывалась, потому что рядом не было вышки с нужной нам частотой… Так и с предками. Мы снесли все вышки, которые обеспечивали связь. Или потеряли сам аппарат, по которому можно связаться, – желание разобраться, где наши корни, почему мы такие и что нас ждёт. Мы уверены, что прошлое – это то, что было. Нет, твои деды – это то, что с тобой ещё только будет! Они уже знают, что там, дальше, а мы ещё нет. Присматриваясь к ним, мы словно протираем стекло, через которое можно чётче увидеть своё будущее.
Чудо, которое случилось сегодня, нужно было ещё обдумать. Случилось то, о чём мы вслух и мечтать боялись. Только про себя. Только молча.
Тихон что-то набрасывал в блокноте. Похоже, это был портрет. Неужели рисует своего деда? Он не мог его помнить. Или мог? Мы перед отъездом обошли дом, надеясь найти фотографии или письма. Но если что-то и было, за десять с лишним лет случайные гости могли это сжечь.
С собой мы ничего не взяли. Но Тихон заколотил досками окна. Было чувство, что мы уезжаем, бросив мучительно умирающего родственника. Лучше бы он умер у нас на руках! У меня было сильное желание поступить, как жители Аркаима: сжечь дом. На короткое время из дома изгнана нежить. Но дому умирать в одиночестве ещё много лет. Стало понятно, почему они сжигали дома. Потому же, почему сжигают чучело на Масленицу. Душу, живущую в этой форме, нужно отпустить на свободу. Так могли поступать только люди, не сомневающиеся в том, что жизнь не заканчивается со смертью тела. Мы же, даже усердно молясь, делаем вид, что смерти нет, мира мёртвых не существует. И, стоя на его пороге, оборачиваемся назад, тянем руки к врачам, вместо того, чтобы тянуться к Богу.
