Я закрыла глаза, чтобы лучше представить, как трансформировалась богиня. С приходом христианства старых богов нужно было заменять новыми, иноземными. Нити судьбы тоже передавались другим богам. Вместо Макоши покровительницей прядения, ткачества и домашних дел стала Параскева Пятница. Впрочем, настоящая святая Параскева никакого отношения к ткачеству не имела. По преданию, она была дочкой богатого сенатора. За то, что верила в Христа, девушку схватили, мучили и обезглавили. В день её памяти в церковь приносят для освящения плоды. Народ же приписал мученице все те качества, которыми обладала древняя богиня, потому что имя святой в переводе – Пятница, а этот день как раз и был посвящён Макоши. Древняя Макошь была забыта, подменена Параскевой. Но осталось от неё это волшебное «Ма», не прилепившееся к Пятнице, зато повторившееся в имени Богородицы – Мария, хотя у себя на родине её звали совсем по-другому: Мирьям. Длинный ряд женщин нашего рода крутился перед глазами, как на карусели. Через секунду поняла: не карусель – колесо прялки. Ещё через секунду: не колесо – веретено. И в руках у Младшей веретено. Крутит она его как попало, нитка не получается. Не научили!
Додумав до этого места, я очнулась и поняла, что мы уже за Барнаулом: ещё немного – и всё случится.
– Как ты? – спросила тётушка, заметив, что я держусь из последних сил.
– Я думаю, что может чувствовать жалкий призрак богини – уродка с перьями – кикимора, которую изгнали из дома в болото. И вот она, чумазая и обиженная, возвращается в дома и по ночам прядёт нитки, а вспомнив, что теперь никому не нужна, что даже имя у неё теперь другое – полтергейст, – начинает бить посуду, а то и красть детей.
Младшая сидела, притихнув.
– Ты же не думаешь, что в меня вселилась кикимора? – с опаской спросила она.
– Каждая женщина либо кикимора, либо богиня – от неё зависит, – ответила тётушка.
– Свергнутая богиня – всегда кикимора. Надо брать судьбу в свои руки, – попыталась и я сделать какие-то выводы.
– Я когда твоих кукол потеряла, очень расстроилась, – сказала Младшая, – даже спать не могла. Попробовала пеленашку сама сделать, но какая-то ерунда получилась.
– Рассердилась? – переспросила я. – Рассердилась вместо того, чтобы учиться?
– Я обиделась, что не получается, и рассердилась, что недосмотрела за куклами…
В деревню мы приехали ещё засветло. Дедов дом показался мне гораздо ниже, чем был в детстве. Словно устал стоять и присел. Мы поднялись на крыльцо и постучали.
– Дёрни за верёвочку… – прошептала я. На двери был наш, старый запор.
Младшая потянула за верёвочку, и дверь открылась.
Навстречу вышла старушка, которую я не узнала. Мы поздоровались, объяснили, кто такие, и попросили разрешения показать детям дом, в котором жили мы и наши родители и деды.
– Маня! – крикнула хозяйка, жестом пригласив нас за собой. – Гляди-ка, дом-то всех ваших тянет и тянет!
Мы вошла, а навстречу поднялась наша бабушка. Я почувствовала, как дом обнял нас и прижал к груди.
В комнате был порядок. Конечно, там не было вещей, которые принадлежали нашей семье. Но мне казалось, что я могла говорить с любым предметом. И за любой вещью, за любым нашим действием стояло нечто невидимое – то, за что ты отвечал так же, как и за то, что мог увидеть и потрогать. Младшая, обняв бабушку и обведя комнатку взглядом, замерла: у окна стояла настоящая прялка.
– Как тебя зовут? – спросила хозяйка, за рукав подтянув к себе Младшую.
– Прасковья, – ответила та.
– Прасковья, – подтвердила бабушка.
Приложение
Превращательная машина
Дорогой друг! Если ты, прочитав книгу, подумал, что мне сто пять или даже все сто шесть лет, ты не ошибся. Когда я работала над этой книжкой, мне было далеко за сто. А вот когда писала другие – про добрую феечку с вредным характером, про Буку, которая сама боится, про Морозейку Минус Два – Деда Мороза размером с мороженку, – мне было лет семь, не больше.
Дело в том, что у писателей есть специальная превращательная машина. Она помогает возвращаться туда, где ты когда-то был, – в детство. И даже дальше – в детство твоих родителей. А может превратить тебя в твоих внуков и даже правнуков. Конечно, это и само собой со временем происходит: одни наши части уходят в землю или на небеса – к предкам, другие воплощаются в потомках. Но мне не хочется ждать. Это у меня с детства. Мне, например, никогда не хватало терпения ждать, пока в магазине появятся новые детские книжки. И я начала сочинять их сама. Это было, когда я уже училась в школе. До школы со мной тоже случилось много интересного. Самое главное – я родилась. Кому-то, возможно, к такому не привыкать, а для меня до сих пор это чудо. И ведь как угадала! Сумела устроиться для земной жизни в самой прекрасной семье, в самом замечательном месте – в Алтайском крае, в маленьком селе между гор, рядом с быстрой и чистой рекой Чарыш. Село называется Усть – Пустынка. До шести лет я росла в этом раю, где можно пить из реки, где росла посаженная дедушкой в честь моего рождения яблоня – золотая китайка, где в горах были старые шахты и пещеры (одна с подземным озером, вторая с летучими мышами, третья – проходная…); в лесах за горками водились волки с медведями, маралы, лисы и рыси… Дедушкины лошади и бабушкина корова; паренная в русской печи огроменная тыква; овраг у дороги, куда ходить строжайше запрещалось; сбор клубники и трав…
Потом папу перевели директором школы поближе к цивилизации – туда, где был телефон, асфальтированные дороги, детский сад. Село, в которое мы переехали, называлось Маралиха, потому что когда-то здесь водились маралы. Но к тому времени маралов уже не было, зато у меня появились личная собака, и большая черёмуха, и чердак, и сенник, и три огромных тополя перед домом, и пешие походы с родителями за несколько десятков километров. Всё это я так старательно перечисляю, потому что без этого моя превращательная машина не заработала бы! Но это лишь часть конструкции. Необходимо было ещё окончить университет, выйти замуж, поработать в школе преподавателем массмедиа (был такой предмет, и оценки в журнал я за него ставила!), побыть Дедом Морозом (он тогда ещё не обосновался в Великом Устюге, и я сама отвечала на письма своих учеников-первоклашек, а потом разносила ответы по почтовым ящикам), родить двоих детей и начать расти уже вместе с ними.
То, что у меня есть превращательная машина, я заметила не сразу. Вот что вы больше всего не любите делать? Мыть посуду, спать, готовить уроки? Я тоже этого не любила. Но вдруг меня осенило: ведь можно превратиться в учительницу и не делать уроки, а «составлять планы» (мои родители всю жизнь проработали в школе, и я представляла разницу). Потом я придумала, как можно весело мыть посуду и справляться со множеством других дел, которые раньше казались неприятными. Так, играя, я научилась скучное превращать в интересное. Теперь я никогда не скучаю, даже если вдруг остаюсь без компьютера. Позже я научилась страшное превращать в жалкое, а грустное – в смешное. Теперь вот учусь злое переделывать в доброе. И в себе, и в жизни, и в книгах.
