– Что такое?
– Да так… ничего.
– Точно? – Роджер высвободил руку, убрав в сторону пышную косу Брианны, и осторожно помассировал ей затылок. Она повернула голову, чтобы ему было удобнее, и зарылась лицом в подушку.
– Просто… я подумала… если бы я умерла сейчас, когда Джемми еще такой маленький, он бы меня даже не запомнил, – едва слышно прошептала она.
– Нет, он бы запомнил, – на автомате возразил Роджер, чтобы приободрить Брианну.
– Ты же не помнишь, хотя, когда твоя мама умерла, ты был намного старше.
– Все-таки помню, – медленно сказал Роджер, массируя большим пальцем то место, где шея переходит в плечо. – Какими-то обрывками. Иногда, когда я сплю или думаю о чем-то еще, я будто вижу ее или слышу ее голос. Кое-что я помню отчетливо – например, медальон с маленькими красными камушками – гранатами – в виде ее инициалов, который она носила на шее.
Возможно, этот медальон спас Роджеру жизнь, когда он предпринял первую неудачную попытку пройти через камни. Потеря медальона порой чувствовалась, будто заноза под кожей, но он старался избавиться от этого ощущения, убеждая самого себя, что это просто кусок металла.
И все же Роджеру его не хватало.
– То-то и оно. – В голосе Брианны послышалась резкость. – Помнишь ли ты ее саму? Вот что бы знал Джемми обо мне – да и о тебе тоже, – если бы от родителей у него остались только… – Брианна поискала взглядом подходящие вещи. – Только твой бубен и мой карманный нож?
– Он знал бы, что его папа любил музыку, а мама была кровожадной, – пошутил Роджер. – Ай! – Брианна стукнула его кулаком по ноге. – Нет, серьезно. Он много узнал бы о нас, и не только по всякой всячине, которая осталась бы от нас, хотя это тоже помогло бы.
– Как?
– Ну… – Брианна снова расслабила плечи, и Роджер ощутил изящные края ее лопаток – слишком худых и острых. – Ты ведь изучала историю какое-то время и знаешь, как много можно установить по таким простым предметами, как посуда или игрушки.
– М-м-м, – неуверенно отозвалась Брианна.
– Джем узнал бы о тебе куда больше по твоим рисункам. – «И до черта больше, чем нужно, если бы прочитал твой сонник», – подумал Роджер. Ему вдруг захотелось сказать это вслух, признаться, что он сам читал его, однако он отмахнулся от этого внезапного порыва. Роджер боялся не только реакции Брианны, еще больше его пугало то, что она перестанет делать записи и Роджер потеряет возможность заглядывать в тайны ее мыслей.
– Наверное, ты прав, – ответила она. – Интересно, займется ли Джем рисованием – или музыкой?
«Играет ли Стивен Боннет на флейте?» – цинично подумал Роджер, но выкинул из головы эту губительную мысль.
– А вот как он узнает о нас больше – просто посмотрит на себя.
– Да?
– Увидев тебя, люди сразу говорят: «Вы, наверное, дочь Джейми Фрейзера!» И дело не только в рыжих волосах – то же самое со стрельбой. А еще ваше с матерью отношение к помидорам…
Брианна задумчиво причмокнула губами и хихикнула.
– Да, я поняла. Зачем ты сказал про помидоры? Я использовала последние сушеные на прошлой неделе, а следующего урожая ждать еще полгода.
– Прости. – Роджер поцеловал ее в шею и, немного помолчав, добавил: – Мне вот что интересно. Когда ты узнала про Джейми, когда начала искать его, ты же, наверное, пыталась представить, какой он. Потом ты его нашла… и он соответствовал твоему образу? Он был таким, каким ты представляла его?
Брианна снова усмехнулась, на этот раз суховато.
– Не знаю, – ответила она. – Не знала тогда и до сих пор не знаю.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, когда тебе рассказывают о ком-то до вашей встречи, человек оказывается совсем не таким, каким его описывали или каким ты его воображал. И все же этот образ не забывается, он остается у тебя в голове и как бы сливается с настоящим человеком, которого ты узнаешь. При этом… – Брианна наклонила голову вперед, задумавшись. – Когда сначала узнаешь человека, а потом тебе что-то про него рассказывают, это тоже как-то влияет на твое мнение, правда?
– Думаешь? Ну, наверное. Ты… про своего другого отца? Про Фрэнка?
– Вроде того. – Брианне не хотелось говорить о Фрэнке Рэндалле. – А что твои родители, Роджер? Думаешь, преподобный сохранил все те коробки с их вещами, чтобы ты мог потом покопаться там, больше узнать о маме с папой? Добавить все это к своим воспоминаниям?
– Я… да, пожалуй, – неуверенно ответил он. – Хотя настоящего отца я вообще не помню – он видел меня лишь раз, когда мне еще и года не было.
– Маму-то ты помнишь? Хоть немного?
Голос ее звучал слегка обеспокоенно: Брианна очень хотела, чтобы он помнил. Роджер засомневался, и вдруг его поразила одна мысль. По правде говоря, он никогда особо и не пытался вспомнить мать. От осознания этого Роджер внезапно ощутил непривычное ему чувство стыда.
– Она ведь погибла в войну? – Бри взялась массировать напрягшиеся мышцы его бедра.
– Да… Во время налета. В бомбежке.
– В Шотландии? Я думала…
– Нет. В Лондоне.
Он не хотел об этом говорить. В те редкие случаи, когда размышления вели его к этим воспоминаниям, Роджер начинал думать о чем-то другом, оставляя те мысли за закрытой дверью, на которой большими буквами написано «Не входить». Он и не пытался заглянуть за эту дверь, но сегодня… Мучения Бри при мысли о том, что сын мог бы ее не запомнить, эхом откликнулись в его душе.
Чувствуя пустоту в груди, Роджер взялся за ручку закрытой двери в его памяти. Он хоть что-нибудь помнит?
– Бабушка, мама моей матери, была англичанкой, вдовой. Когда отца убили, мы переехали к ней в Лондон.
Как и о маме, о бабушке Роджер не вспоминал много лет. Заговорив о ней, он почувствовал запах розовой воды и глицеринового лосьона, которым бабушка мазала руки, ощутил затхлость квартирки на Тоттнем-Корт-Роуд, хранившей воспоминания о прошлой жизни с домом, мужем и детьми.
Значит, дверь все-таки можно приоткрыть… Свет зимнего лондонского дня падал на обветшалый ковер с кипой деревянных брусков. Женщина строила из них башенку, а слабые лучи солнца радугой отражались от кольца с бриллиантом на ее руке. Вспомнив об этой изящной руке, Роджер непроизвольно сжал пальцы.
– Мама… была миниатюрной, как и бабушка. Конечно, мне они тогда казались большими, но теперь я вспоминаю… Вспоминаю, как она вставала на цыпочки, чтобы достать что-то с полки.
Что-то. Баночку для чая с хрустальной сахарницей. Старый чайник, три кружки из разных наборов. Его кружка была с пандой. Упаковку печенья – ярко-красную, с попугаем… Боже, таких он больше не видел – интересно, их еще продают? Нет, конечно, не сейчас…
Роджер не дал себе отвлечься и вернулся к прежней мысли.
