– Я знаю, как она выглядела, но в основном только по фотографиям, а не по памяти. – «Мама», подумал он, и вдруг перед глазами были уже не снимки, а цепочка от очков, вытянувшаяся крошечными металлическими бусинами вдоль мягких изгибов ее груди, приятное теплое прикосновение к его щеке, при котором ощущался запах мыла, хлопчатобумажное домашнее платье с цветами. Синими цветами.
– Как она выглядела? Ты хоть немного похож на нее?
Бри, приподнявшись на локте, повернулась к нему лицом. В полутьме в ее глазах блестело любопытство, которое побороло сонливость.
– Немного, – ответил Роджер. – У нее были темные волосы, как у меня.
«Блестящие, кудрявые, – продолжил он про себя. – Развевающиеся на ветру, усыпанные крупицами белого песка. Он сыпал песок ей на голову, а она со смехом вытряхивала его. Может, где-то на пляже?»
– Преподобный сохранил у себя в кабинете несколько снимков. На одном я сижу у нее на коленях, и мы явно стараемся сдержать смех. На той фотографии мы с ней очень похожи. У меня такой же рот и… наверное… изгиб бровей.
Долгое время при взгляде на снимки матери у Роджера что-то сжималось в груди. Потом это ощущение прошло, фотографии потеряли свой смысл и стали обычными предметами в беспорядке дома преподобного. Теперь он снова отчетливо их видел, и грудь сжали тиски. Роджер громко откашлялся, надеясь, что это пройдет.
– Дать воды? – Брианна потянулась за кувшином и чашкой, которые ставила для него на табурете у кровати.
Роджер покачал головой, положив руку ей на плечо.
– Не надо. – Горло саднило так сильно, как было только в первые пару недель после повешения. Он машинально нащупал шрам и провел пальцем по шероховатой линии под челюстью. – Знаешь, в следующий раз, как будешь у своей тети в «Горной реке», нарисуй автопортрет.
– Что, самой себя? – изумленно отозвалась Брианна, хотя Роджеру показалось, что эта идея ей понравилась.
– Конечно. И тогда твое изображение останется навсегда. – «И Джем запомнит тебя, если с тобой вдруг что-то случится». Невысказанные слова повисли над ними в темноте, и оба вдруг замолкли. Вот так приободрил.
– Я бы хотел иметь твой портрет, – тихо добавил Роджер и провел пальцем по щеке и виску Брианны. – Когда мы будем очень старыми, посмотрим на него, и я скажу тебе, что ты ничуть не изменилась.
Брианна фыркнула в ответ, но повернулась и чмокнула его пальцы, а затем перекатилась на спину.
– Я подумаю.
Не считая шепота пламени и легкого треска оседающих дров, в комнате было тихо. Ночь стояла холодная, но безветренная. Утром будет туман – когда Роджер выходил на улицу, он почувствовал, как от деревьев к земле притягивает сырость. Однако в доме было тепло и сухо. Брианна еще раз вздохнула, и Роджер почувствовал, что ее снова клонит в сон, как и его самого.
Искушение безболезненно поддаться дремоте было велико. Брианна на время избавилась от своих страхов, а Роджер по-прежнему слышал этот шепот: «Он бы меня даже не запомнил». Только теперь он звучал по другую сторону двери в его мыслях.
«Я помню, мама», – подумал Роджер и открыл ее настежь.
– Я был с ней. – Он лежал на спине, глядя на потолок из сосновых брусьев, стыки между которыми были едва различимы, хотя его глаза уже привыкли к темноте.
– Что? С кем? – прозвучал сонный голос Брианны.
– С мамой. И бабушкой. Когда… та бомба…
Бри резко повернулась к нему.
– Хочешь рассказать? – Она нащупала его ладонь и сжала ее. Роджер и сам не знал, хочет ли рассказывать, но сжал ее руку в ответ и кивнул:
– Да. Наверное.
Он глубоко вздохнул, чувствуя запахи кукурузной каши и лука, витающие в углах домика. Где-то в самой глубине носа витали воображаемые запахи вентиляционных шахт и каши на завтрак, сырой шерсти и бензиновых выхлопов от грузовиков, которые и проложили ему дорогу по лабиринту памяти.
– Все случилось ночью. Заревели сирены воздушной тревоги. Я знал, что это такое, и все равно каждый раз пугался до ужаса. Одеваться было некогда; мама вытащила меня из кровати и просто накинула на меня пальто поверх пижамы. Мы выскочили, побежали вниз по лестнице – там было тридцать шесть ступенек, я посчитал их в тот день, когда возвращался из магазина, – и кинулись в ближайшее бомбоубежище.
Ближе всего была станция метро через дорогу: грязно-белая плитка и мигающие лампы дневного света, пугающий поток воздуха где-то в глубине, будто дыхание дракона в пещере.
Люди толкались, смотрители пытались перекричать шум толпы. Все дрожало: пол, потолок, сам воздух.
Громко топая по деревянным ступеням, поток беженцев хлынул вниз, на уровень ниже платформы, потом еще и еще, продвигаясь к безопасной глубине.
Бомбы проходили на пятнадцать метров вглубь, на самых нижних уровнях было безопасно.
Преодолев первый лестничный пролет, они в толкотне поспешили через туннель из белой плитки к следующей лестнице. Верхняя площадка была широкой, но вниз вели узкие ступени, и толпа водоворотом заполонила их, спускаясь тонким ручейком, пока беженцев из туннеля позади все прибывало.
Вокруг площадки была стена, и бабушка переживала, что меня прижмут к ней, – так сильно напирали сзади.
Приподнявшись на цыпочках и прижавшись к бетонной стене, Роджер заглянул за нее. Внизу вдоль стен мигали аварийные лампы, полосами освещая спускающуюся массу людей.
Стояла поздняя ночь, люди были одеты в то, что успели схватить, когда завыла сирена, и неровные вспышки света выхватывали то голые ноги, то странноватые вещи. Одна женщина, например, к ветхому пальто надела причудливую шляпку с перьями и фруктами.
Роджер завороженно наблюдал за толпой внизу, пытаясь разглядеть, правда ли на шляпке уместился целый фазан. Кто-то кричал, смотритель в белой каске с большой черной буквой «С» бешено махал рукой, подгоняя и так спешащую толпу к дальнему краю платформы, чтобы хватило места тем, кто спускался с лестницы.
– Многие дети плакали. Только не я, мне совсем не было страшно. – Он не боялся, потому что мама держала его за руку. Раз она с ним, то ничего не случится. – Рядом послышался грохот от тяжелого удара. Свет замигал. Звук был такой, будто над нами что-то рушится. Все посмотрели наверх и закричали.
На вид трещина в скошенном потолке не казалась пугающей – просто тонкая черная линия, которая зигзагом расползлась вдоль плитки. А потом линия вдруг разошлась в стороны и превратилась в зияющую пасть дракона, с потолка посыпалась грязь и плитка.
Роджер давно согрелся, и все же от воспоминаний кожа покрылась мурашками. Сердце бешено застучало в груди, вокруг шеи словно опять туго затянули петлю.
– Она отпустила, – сдавленным шепотом сказал он. – Отпустила мою руку.
Бри крепко сжала его ладонь обеими руками, стараясь спасти того ребенка…
