– Попробуй еще разок.
С тех самых пор, как Роджер пришел в себя, Джейми побуждал его объясняться на бумаге, но раненый плохо держал карандаш. К счастью, пиявки и массаж сделали свое дело: синяки и припухлости постепенно сходили. Первые два пальца были сломаны, и шины торчали буквой «V» – довольно уместный символ в данных обстоятельствах.
Роджер сосредоточенно нахмурился и принялся что-то царапать. Джейми внимательно следил за ним, прижимая бумагу. В результате долгих усилий мы получили грязный листок, на котором можно было различить буквы «У» и «М», затем пропуск и корявое «МАК».
– Уильям? – Джейми поднял глаза на Роджера. Тот коротко кивнул; щеки его блестели от пота.
– Уильям Мак, – прочитала я, заглянув ему через плечо. – Шотландец, значит, – или имя шотландское.
Не то чтобы это сильно сужало круг поисков: Маклеод, Макферсон, Макдоналд, Мак… куистон?
Роджер поднял руку и ударил себя в грудь, затем еще раз и что-то произнес одними губами. Припомнив популярные телешоу с шарадами, я догадалась быстрее Джейми.
– Маккензи?
Моя сообразительность была вознаграждена оживленным взглядом зеленых глаз и кивком.
– Маккензи… Уильям Маккензи. – Джейми наморщил лоб, мысленно пробегая список знакомых с такой фамилией.
Я наблюдала за Роджером: его лицо постепенно приобретало нормальные черты, несмотря на багровый шрам под челюстью; однако сейчас на нем застыло странное выражение. В глазах плескались физическая боль, беспомощность и отчаяние из-за невозможности толком все рассказать; и что-то еще – не то недоумение, не то смущение.
– Ты знаешь какого-нибудь Уильяма Маккензи? – спросила я.
Джейми задумчиво барабанил пальцами по столу.
– Четверых или пятерых, – ответил он, хмуря брови. – Правда, в Шотландии. А здесь ни одного…
При слове «Шотландия» Роджер резко поднял руку, и Джейми умолк, напряженно уставясь на него, как собака, взявшая след.
– Шотландия, – повторил он. – Что-то связанное с Шотландией? Свежий переселенец?
Роджер яростно затряс головой и тут же сморщился от боли, зажмурившись, затем открыл глаза и нетерпеливо потянулся к куску угля.
После нескольких попыток он изможденно откинулся на подушку; ворот рубашки вымок от пота и был заляпан кровью из раны. Результаты его усилий, размазанные и нечеткие, все же угадывались: «Дугал».
Джейми насторожился.
– Дугал, – медленно повторил он, вспоминая нескольких Дугалов, в том числе жителей Северной Каролины. – Крисхольм? О’Нил?
Роджер покачал головой, свистя трубкой от напряжения, и энергично ткнул рукой в Джейми, но в ответ получил лишь недоуменный взгляд. Тогда он снова потянулся за углем и накорябал имя, от которого мой позвоночник словно пронзило током.
«Гейли».
Какое-то время Джейми смотрел на листок, затем слегка вздрогнул и перекрестился.
– О Господи… – тихо пробормотал он. Мы понимающе переглянулись.
Заметив это, Роджер откинулся на подушки, тяжело дыша.
– Сын Дугала и Гейлис Дункан. – Джейми повернулся к Роджеру; на его лице крупными буквами было написано изумление. – Кажется, ребенка назвали Уильямом… Точно? Ты уверен?
Роджер коротко кивнул и закрыл глаза, затем открыл, поднял дрожащий сломанный палец и указал на свою радужку – темно-зеленую, цвета мха. Он побелел как полотно, измазанные углем руки дрожали, рот кривился: ему страшно хотелось заговорить, объяснить все, однако с дальнейшими объяснениями придется подождать.
Его рука бессильно упала, и глаза снова закрылись.
* * *
Опознание личности Уильяма Бакли Маккензи не изменило желания Джейми его найти, но внесло коррективы в намерение прикончить на месте.
Брианна, призванная на семейный совет, явилась в мою комнату в рабочем халате, воняя скипидаром и льняным маслом; на мочке уха виднелось пятно кобальтовой сини.
– Да, я слышала о нем, – ответила она, удивленная прямым вопросом Джейми. – Уильям Бакли Маккензи, подменыш.
– Кто-кто? – Брови Джейми взметнулись вверх, чуть ли не к волосам.
– Я его так прозвала, когда увидела генеалогическое древо Роджера и сообразила, кто он, – пояснила я. – Помнишь, Дугал отдал ребенка Уильяму и Саре Маккензи? А они назвали его именем малыша, которого потеряли за два месяца до того.
– Роджер упоминал, что видел Уильяма Маккензи с женой на борту «Глорианы», когда отплывал из Шотландии, – вставила Бри. – Только он в тот раз не понял, кто это, а поговорить им не удалось. Так, значит, он здесь – Уильям, в смысле. Но зачем вдруг ему понадобилось убивать Роджера, да еще таким способом?
Брианна поежилась, хотя в комнате было тепло. Началось лето, и даже открытые окна не спасали от влажного, горячего воздуха.
– Ведьмино отродье, – коротко отозвался Джейми, как будто этого было достаточно; впрочем, может, и так…
– Меня тоже считали ведьмой, – напомнила я ему. Ответом мне были взгляд искоса и поджатые губы.
– Было дело, – сказал Джейми, утирая рукавом потный лоб. – Ладно, выясним со временем. Имя – уже кое-что. Пошлю к Дункану и Фаркаурду – пусть поспрашивают народ.
Он раздраженно выдохнул.
– Но вот что с ним делать, когда найду? Ведьмино отродье или нет, это ведь моя кровь, я не могу его убить! Особенно после того, как Дугал… – Джейми смущенно кашлянул и умолк. – Ну, то есть он же сын Дугала, мой двоюродный брат.
Я поняла, что он на самом деле имеет в виду. Лишь четверо знали о произошедшем в той мансарде в Каллодене за день до битвы; один из них мертв, другой исчез и наверняка тоже погиб в горниле восстания. Из свидетелей смерти Дугала остались лишь я и рука, что пролила кровь. Какое бы преступление Уильям Маккензи ни совершил, Джейми не мог его убить – из-за отца.
– Ты собирался прикончить этого типа, даже не узнав, кто он? – Как ни странно, Бри эта мысль не шокировала. Она медленно вертела в руках тряпку, заляпанную красками.
Джейми повернулся к ней.
– Роджер Мак – твой муж, сын моего рода, – ответил он очень серьезно. – Разумеется, я отомщу за него.
Бри бросила на меня быстрый взгляд и отвернулась, задумавшись. Отчего-то мне стало не по себе.
– Хорошо, – тихо сказала она. – Когда найдешь его, дай знать.
* * *
Брианна выдавила каплю сине-зеленого на край палитры и нанесла мазок на бледно-серую основу. Помедлив, наклонила палитру под углом, изучая оттенок в оконном свете, затем добавила кобальта с другой стороны основы, добившись нежного перехода от серо-голубого до серо-зеленого. Посторонний глаз вряд ли отличил бы эту сложную гамму от обычного белого цвета.
Она взяла толстую кисть и короткими мазками проработала линию челюсти. Да, то, что надо: бледный, как необожженная глина, но с явно различимой тенью – одновременно хрупкий и земной.
