Послышалось журчание воды. Раздвинув плотную занавесь ивовых веток, Роджер вышел к реке. Опустившись на колени, он напился и умыл лицо, затем выбрал на берегу несколько объектов для визирования и выудил из заплечного мешка тетрадь, перо и чернила.
В голове снова вертелась какая-то песня. Слова проскальзывали незаметно, вкрадчиво звеня в ушах, словно сирены на скалах. Сняв с шеи астролябию, Роджер улыбнулся, поправил визирную линейку и навел прибор на соседнее дерево. Это была детская песенка, считалочка, которую Бри пела Джему; одна из тех кошмарных мелодий, что привязываются насмерть, и никак их не выбросить из головы. Записывая показания в тетрадку, он напевал себе под нос, не обращая внимания на искаженные слова:
– Муравьишки д-друг за другом… с-семенят…
Пять тысяч акров! Что ему с ними делать?
Что ему делать – точка.
– Д-дождик каплет – в норку сп-прятаться с-спешат… бум-бум-бум…
* * *
Я довольно быстро поняла, отчего Цаца’ви придает моему имени особое значение: деревня называлась Калануньи – «Лисий поселок». Правда, лисы нам по дороге не встретились, зато мы слышали одиночный хриплый крик в кустах.
Деревня располагалась в живописной местности: в узкой долине реки у подножия небольшой горы, в окружении полей и садов. Протекающий мимо ручей ниспадал маленьким водопадом и утекал куда-то в заросли сахарного тростника, издали казавшиеся огромной бамбуковой рощей; гигантские стебли отсвечивали на солнце пыльным золотом.
Нас пригласили поучаствовать в ритуале воззвания к божеству охоты: на следующий день планировалась экспедиция на медведя-призрака, и местный шаман собирался просить для нас удачи и защиты.
До встречи с Джексоном Джолли мне не приходило в голову, что индейские шаманы, как и христианские священники, могут различаться по степени таланта. В жизни доводилось встречать и тех, и других, но прежде трудности языка мешали понять, что звание шамана еще не гарантирует наличия харизмы, силы духа или умения проповедовать.
Наблюдая, как взгляды людей, набившихся в хижину тестя Питера, постепенно начинают стекленеть, я решила, что последним талантом Джексон Джолли, к сожалению, обделен. Когда он, одетый во фланелевое одеяло и птичью маску, занял свое место у очага, на лицах паствы возникло выражение усталой покорности судьбе. Раздался громкий голос, полилась монотонная речь, и женщина, стоявшая рядом со мной, тяжело переступила с ноги на ногу и вздохнула.
Вздохи оказались заразными, но еще хуже – зевки. Уже через несколько минут у половины собравшихся слезились глаза. У меня у самой свело челюсть от неимоверных усилий, а Джейми часто моргал, как филин.
Джолли был искренен в своих верованиях – и столь же скучен. Единственным, кого ему удалось заинтересовать, оказался Джемми: сидя на руках у матери, он зачарованно уставился на шамана, открыв рот.
Заклинание на медвежью охоту оказалось довольно монотонным: бесконечные повторения «Хи! Хайюуа-ханива, хайюуа-ханива…», затем повторение с небольшими вариациями; каждый стих заканчивался довольно резким «Йохо!», словно мы собирались отплывать на испанском галеоне, потрясая бутылкой рома.
Впрочем, тут паства несколько оживилась, и до меня дошло, что, возможно, дело вовсе не в шамане. Медведь-призрак досаждал деревенским месяцами, и подобные церемонии наверняка проводились не раз – безо всякого успеха. Да, пожалуй, проблема не в талантах Джексона Джолли, а в отсутствии веры у его «прихожан».
Закончив песнопения, Джолли свирепо топнул, словно ставя точку, затем достал из сумки пучок шалфея, поджег и принялся расхаживать по комнате, распространяя дым. Толпа почтительно расступилась; он несколько раз обошел Джейми и близнецов, что-то бормоча и тщательно окуривая их душистым ароматом.
Джемми ужасно забавляло происходящее; его мать, похоже, разделяла эту точку зрения, трясясь всем телом от сдерживаемого смеха. Джейми, напротив, держался с большим достоинством, пока низкорослый Джолли прыгал вокруг него, как жаба, поднимая полы сюртука и окуривая снизу. Я старалась не смотреть на Брианну.
Завершив церемонию, Джолли вернулся на свое место у огня и снова запел. Стоящая рядом со мной женщина закрыла глаза и слегка поморщилась.
У меня заныла спина. Наконец шаман завершил процедуру, снял маску и вытер праведный пот со лба – он явно был доволен собой. На передний план выступил вождь; люди зашевелились.
Я стала прикидывать, чем нас будут кормить на ужин, и, увлекшись размышлениями, не сразу заметила, что оживление в рядах становится все более явственным. Вдруг моя соседка склонила голову набок, прислушиваясь, резко выпрямилась и крикнула что-то повелительным тоном.
Вождь тут же умолк. Все, как по команде, запрокинули головы и застыли с широко раскрытыми глазами. Наконец услышала и я, и по спине побежали мурашки. Воздух наполнился хлопаньем крыльев.
– Господи, что это?! – прошептала Брианна, глядя вверх. – Сошествие Святого Духа?
Непонятный звук все усиливался, напоминая продолжительные раскаты грома; воздух завибрировал.
– Tsiskwa!
[11] – крикнул кто-то, и все бросились к двери.
Выбежав из хижины, я сперва решила, что началась гроза: небо потемнело, вокруг стоял оглушительный шум, и надо всем этим мерцал неестественно тусклый свет. Однако влаги в воздухе не чувствовалось. До меня донесся странный запах, и это был явно не дождь.
– Птицы, мама, это же птицы! – Я едва различила голос Брианны в изумленном хоре. Все до единого высыпали на улицу и стояли, задрав головы. Кто-то из детей заплакал.
Мне стало не по себе. Ни разу в жизни не доводилось видеть подобное зрелище – да и индейцам тоже, судя по их реакции. Казалось, земля дрожит под ногами; воздух буквально сотрясался от хлопанья крыльев, словно кто-то яростно бил в огромный барабан. Вибрация отдавалась на коже, а с шеи рвался платок, пытаясь улететь.
Всеобщее оцепенение продолжалось недолго. Раздались крики, и люди забегали туда-сюда, врываясь в свои хижины и выбегая обратно с луками. В мгновение ока в птичью стаю вонзился град стрел, и на землю начали падать окровавленные мягкие комочки.
Впрочем, не только они. На мое плечо шлепнулась порядочная капля: с неба разом полились ядовитые осадки, поднимая на дороге облачка пыли. В воздухе летал пух, похожий на семена одуванчика; там и сям крупные перья, кружась на ветру, пикировали вниз, словно крошечные копья. Я поспешно укрылась под навесом вместе с Брианной и Джемми, откуда мы с ужасом наблюдали всеобщую давку и толкотню. Лучники натягивали тетиву как заведенные, пуская в небо одну стрелу за другой. Джейми, Питер и Джосайя сбегали за ружьями и теперь палили почем зря, даже не целясь, – промахнуться было невозможно. Дети, заляпанные пометом, носились в толпе, подбирая упавших птиц и складывая кучками у порогов.
Это продолжалось не менее получаса. Мы скрючились под навесом, наполовину оглохшие, загипнотизированные непрекращающимся треском в вышине. Джемми перестал плакать и прижался к матери, спрятав голову в складках шали.
