– Только не с тобой, – добавил Джейми и накрыл мою руку ладонью. – В твоей постели боль утихает. Когда я беру тебя, когда обнимаю, мои раны излечиваются, а шрамы забываются.
Я вздохнула, положила голову в изгиб плеча, прижалась бедром к его бедру, оплывая своей мягкой плотью жесткие формы.
– Мои тоже.
Он помолчал, гладя мои волосы здоровой рукой. От наших бурных ласк они совсем растрепались, и Джейми поочередно разглаживал каждый завиток, пропуская через пальцы.
– Твои волосы похожи на огромную грозовую тучу, – сонно пробормотал он. – И свет, и темь – все смешалось.
И он был прав: в пряди, зажатой между его пальцами, попадались и белые, и серебристые, и пепельные, и темные, почти черные, и даже русые, оставшиеся с юности.
Джейми запустил руку в мягкую копну и охватил ладонью основание черепа, держа мою голову, словно кубок.
– Я видел мать в гробу, – сказал он вдруг. Большой палец скользнул вдоль ушной раковины, коснулся мочки, и я вздрогнула. – Женщины ее причесали, но отцу это пришлось не по нраву – сам слышал. Он не кричал, нет; наоборот, был тихий-тихий. Он хотел в последний раз видеть ее такой, как в жизни. Ему сказали – помешался от горя, надо оставить все как есть. Он не стал с ними спорить, просто подошел к гробу, расплел косы и разложил волосы на подушке. Они побоялись вмешиваться.
Джейми умолк.
– Я тихо сидел в углу. Когда все ушли встречать священника, я подобрался к гробу – никогда раньше не видел мертвых.
Я легонько сжала пальцы на его предплечье. Однажды утром мама поцеловала меня в лоб, поправила выбившуюся курчавую прядку и ушла. Больше я ее не видела. Ее хоронили в закрытом гробу.
– Там была… она?
– Нет, – тихо ответил он, глядя на огонь полуприкрытыми глазами. – Не совсем. Лицо вроде похоже, но и только. Будто кто-то вырезал ее из дерева. Зато волосы… Они были живые.
Джейми сглотнул.
– Волосы лежали на груди, закрывая ребенка. Я решил, что ему душно, и отодвинул их в сторону. Он свернулся калачиком у нее на руках, положив головку на грудь, уютно устроившись под покрывалом волос. И я подумал – может, ему так лучше? Ну, и прикрыл обратно. – От протяжного вздоха приподнялась грудь под моей щекой; пальцы снова не спеша перебирали мою шевелюру. – У нее не было ни одного седого волоса. Ни единого.
Эллен Фрейзер умерла при родах в возрасте тридцати восьми лет. Моей маме было тридцать два. А я… Повезло – судьба подарила мне долгие годы.
– Я смотрю на тебя и вижу, как время оставляет свой след, – прошептал он. – И слава богу – значит, ты жива.
Джейми поднял руку, и мои волосы медленным водопадом стекли с его пальцев мне на лицо, задевая губы, мягкой тяжелой массой сползая на шею и плечи, топорщась на грудях, словно перья.
– Mo nighean donn, – прошептал он, – mo chridhe. Девочка моя, сердце мое… Иди ко мне… Укрой меня, спрячь, a bhean
[15], исцели. Гори со мной, как я сгораю для тебя…
Я легла на него, укрыла собой. Моя кожа, его кость… И все еще – все еще! – крепкая, сильная плоть, соединяющая наши тела. Мои волосы укрыли нас обоих, и в этой темной пещере, освещаемой бликами огня, я прошептала в ответ:
– Пока мы оба не сгорим дотла…
Глава 86
На дне морском
Фрейзер-Ридж
Октябрь 1771
Роджер проснулся сразу же, не задержавшись на стадии дремоты: тело неподвижно, однако разум настороже, а слух настроен на шумовые помехи. Он не помнил, чтобы Джемми кричал на самом деле, но уловил его зов внутренним ухом с той смесью надежды и отчаяния, что отличает более чуткого родителя.
На него накатывал сон, утаскивая обратно в теплые волны, словно десятитонный валун, пристегнутый к ноге. На поверхности удерживало лишь тихое шуршание.
«Спи!» – отправил он мысленный приказ в сторону кроватки. «Шшшш…. Кому говорю! Ложись… спааааать!» Подобная телепатия работала редко, однако давала несколько драгоценных секунд промедления, а порой даже случалось чудо и сын действительно засыпал, расслабляясь в теплой влаге мокрого подгузника и мечтах о сладком.
Роджер задержал дыхание, цепляясь за ускользающий край сна, наслаждаясь последними секундами неподвижности. Тут послышался странный писк, и он мигом вскочил на ноги.
– Бри? Что?! – Звук «р» застрял в горле, но ему было не до того – все внимание сосредоточено на ней.
Она стояла у кроватки призрачной колонной в темноте, вцепившись в сына, и вся дрожала от холода и от страха.
Роджер обнял ее за плечи и притянул ближе; холод тут же передался ему, схватил за сердце ледяными пальцами. Он заставил себя прижаться еще сильней и не смотреть на пустую кроватку.
– Что, что такое? – прошептал он. – Джемми?
Ее пробрал озноб, под тонкой тканью сорочки проступили мурашки. В комнате было тепло, но и он почувствовал, как волоски на руках встают дыбом.
– Ничего, – ответила Брианна сдавленным голосом, уже приходя в себя. – С ним все нормально.
Проснулся Джем. Неловко зажатый между родителями, он тут же испустил вопль негодования и принялся отбрыкиваться руками и ногами, словно мельница.
Роджер почувствовал теплый прилив облегчения, затопивший ледяные предчувствия, охватившие его при виде одинокой фигуры у колыбели. Преодолев некоторое сопротивление, он вытащил Джемми из рук матери, усадил повыше и погладил пухленькую спинку, успокаивая не только ребенка, но и себя самого. Убаюканный привычной процедурой, Джемми широко зевнул, расслабил тельце и принялся сонно гудеть ему в ухо с нарастающей и спадающей интонацией дальней сирены.
– Па-па-па-па…
Брианна все еще стояла у пустой кроватки, обхватив себя руками. Свободной рукой Роджер погладил ее волосы, крепкое плечо, и снова притянул к груди.
– Ш-ш-ш-ш… – прошептал он обоим. – Все хорошо, ш-ш-ш-ш….
Она прижалась к нему, и Роджер ощутил, как промокает рубашка на плече. Второе плечо тоже повлажнело от потного тельца сына.
– Иди ложись, – сказал он мягко. – Иди под одеяло, тут… холодно.
В хижине было тепло, и все же Брианна послушалась.
Она забрала ребенка и приложила его к груди, еще даже не успев лечь. Всегда готовый подкрепиться в любое время суток, Джемми свернулся в довольную скобочку возле материнского живота.
Роджер скользнул в постель и скопировал позу сына, обвившись вокруг нее сзади оберегающей запятой. Надежно защищенная этой пунктуацией, Брианна постепенно начала расслабляться.
– Все хорошо? – тихо спросил он. Кожа у нее была влажной и прохладной на ощупь, но понемногу отогревалась.
